— Проѣхали, проѣ-ѣ-хали! — жалобно зазвенѣлъ дѣтскій голосокъ. — Направо! — крикнулъ сзади сердитый басъ. — Направо, право, прраво! — подхватили впереди весело и торопливо. Кто-то заскрежеталъ зубами, кто-то пронзительно свистнулъ… Стая собакъ залилась тонкимъ, злобнымъ и радостнымъ лаемъ. — О-о-о! Ха-ха-ха! — засмѣялась и застонала толпа.
Сани подбросило и стукнуло на ухабѣ. Кашинцевъ открылъ глаза.
— Что̀? — спросилъ онъ съ испугомъ.
Но дорога была попрежнему пустынна и безмолвна. Морозная ночь молчала надъ безконечными, мертвыми, бѣлыми полями. Полный мѣсяцъ стоялъ на серединѣ неба, и четкая синяя тѣнь, скользившая сбоку саней, ломаясь на взрытыхъ сугробахъ, была коротка и уродлива. Упругій, сухой снѣгъ скрипѣлъ и визжалъ подъ полозьями, какъ резиновый.
«Ахъ, вѣдь это снѣгъ скрипитъ», — подумалъ Кашинцевъ. — Какъ странно! — произнесъ онъ вслухъ.
Услыхавъ голосъ, ямщикъ обернулся назадъ. Его темное лицо, съ бѣлыми отъ холода усами и бородой, было похоже на большую, грубую звѣриную маску, облѣпленную ватой.
