прошу: встаньте! — нетерпѣливо говорила еврейка, коверкая малорусскій языкъ.
— Ша! Приставъ! — закричалъ вдругъ испуганнымъ шопотомъ Хацкель. Онъ скоро-скоро зачмокалъ губами, съ отчаяніемъ затрясъ головой и, стремительно бросившись къ двери, распахнулъ ее какъ разъ въ тотъ моментъ, когда въ нее входилъ высокій полицейскій чиновникъ, освобождавшій на ходу свою голову изъ густого бараньяго воротника шубы.
— Слушайте жъ, Трохимъ. Вставайте! — воскликнула Этля трагическимъ шопотомъ.
Мужикъ поднялъ налившееся кровью лицо и, перекосивъ ротъ, заоралъ:
— Эт-то что̀ т-такое! — крикнулъ приставъ, грозно выкатывая глаза. Онъ съ негодованіемъ сбросилъ баранью шубу на руки подбѣжавшему Хацкелю и, выпятивъ грудь колесомъ, сдѣлалъ нѣсколько шаговъ впередъ великолѣпной походкой опернаго полководца.
Мужикъ поднялся, шатаясь и задѣвая руками, ногами и туловищемъ за столъ. Что-то похожее на сознательный испугъ мелькнуло на его сизомъ, оплывшемъ лицѣ.
— Вашесоко… пане… пане коханый! — забормоталъ онъ, колеблясь безпомощно на мѣстѣ.
— Вонъ! — загремѣлъ вдругъ приставъ такимъ страшнымъ голосомъ, что нервный Кашинцевъ вздрогнулъ и съежился за своимъ столомъ. — Сейчасъ вонъ!
Мужикъ качнулся-было впередъ и разслабленно протянулъ руки, чтобы поймать и поцѣловать начальственную десницу, но Хацкель уже тащилъ его, схвативъ сзади за воротъ, къ дверямъ.
— Ты!.. — закричалъ приставъ, сердито сверкая глазами на Этлю. — Водкой торгуешь? Безпатентно? Конокрадовъ принимаешь? См-мот-три! Я т-тебя зак-катаю!
