поднесъ. Это значитъ что̀ же? Совсѣмъ свободнаго времени не останется? Вотъ и намъ вчера эту уроду принесли.
Онъ показалъ на середину плаца, гдѣ стояло сдѣланное изъ сырой глины чучело, представлявшее нѣкоторое подобіе человѣческой фигуры, только безъ рукъ и безъ ногъ.
— Что же вы? Рубили?—спросилъ съ любопытствомъ Бекъ-Агамаловъ.—Ромашовъ, вы не пробовали?
— Нѣтъ еще.
— Тоже! Стану я ерундой заниматься,—заворчалъ Вѣткинъ.—Когда это у меня время, чтобы рубить? Съ девяти утра до шести вечера только и знаешь, что торчишь здѣсь. Едва успѣешь пожрать и водки выпить. Я имъ, слава Богу, не мальчикъ дался…
— Чудакъ. Да вѣдь надо же офицеру умѣть владѣть шашкой.
— Зачѣмъ это, спрашивается? На войнѣ? При теперешнемъ огнестрѣльномъ оружіи тебя и на сто шаговъ не подпустятъ. На кой мнѣ чортъ твоя шашка? Я не кавалеристъ. А понадобится, я ужъ лучше возьму ружье да прикладомъ—бацъ-бацъ по башкамъ. Это вѣрнѣе.
— Ну, хорошо, а въ мирное время? Мало ли сколько можетъ быть случаевъ. Бунтъ, возмущеніе тамъ, или что̀…
— Такъ что̀ же? При чемъ же здѣсь опять-таки шашка? Не буду же я заниматься черной работой, сѣчь людямъ головы. Ро-ота, пли!—и дѣло въ шляпѣ…
Бекъ-Агамаловъ сдѣлалъ недовольное лицо.
— Э, ты все глупишь, Павелъ Павлычъ. Нѣтъ, ты отвѣчай серьезно. Вотъ идешь ты гдѣ-нибудь на гуляньи или въ театрѣ, или, положимъ, тебя въ ресторанѣ оскорбилъ какой-нибудь шпакъ… возьмемъ крайность—дастъ тебѣ какой-нибудь штатскій пощечину. Ты что̀ же будешь дѣлать?
