нулись на подходившаго Ромашова. Солдаты тоже повернули къ нему головы. Въ эту минуту, Ромашовъ представилъ себѣ самого себя—сконфуженнаго, идущаго неловкой походкой подъ устремленными на него глазами, и ему стало еще непріятнѣе.
«Но, можетъ-быть, это вовсе не такъ ужъ позорно?—пробовалъ онъ мысленно себя утѣшить, по привычкѣ многихъ застѣнчивыхъ людей.—Можетъ-быть, это только мнѣ кажется такимъ острымъ, а другимъ, право, все равно. Ну, вотъ, я представляю себѣ, что опоздалъ не я, а Лбовъ, а я стою на мѣстѣ и смотрю, какъ онъ подходитъ. Ну, и ничего особеннаго: Лбовъ—какъ Лбовъ… Все пустяки,—рѣшилъ онъ наконецъ и сразу успокоился.—Положимъ, совѣстно… Но вѣдь не мѣсяцъ же это будетъ длиться, и даже не недѣлю, не день. Да и вся жизнь такъ коротка, что все въ ней забывается».
Противъ обыкновенія, Слива почти не обратилъ на него вниманія и не выкинулъ ни одной изъ своихъ штучекъ. Только, когда Ромашовъ остановился въ шагѣ отъ него, съ почтительно приложенной рукой къ козырьку и сдвинутыми вмѣстѣ ногами, онъ сказалъ, подавая ему для пожатія свои вялые пальцы, похожіе на пять холодныхъ сосисокъ:
— Прошу помнить, подпоручикъ, что вы обязаны быть въ ротѣ за пять минутъ до прихода старшаго субалтернъ-офицера и за десять до ротнаго командира.
— Виноватъ, господинъ капитанъ,—деревяннымъ голосомъ отвѣтилъ Ромашовъ.
— Отъ, извольте,—виноватъ!.. Все спите. Во снѣ шубы не сошьешь. Прошу господъ офицеровъ итти къ своимъ взводамъ.
Вся рота была по частямъ разбросана на плацу. Дѣлали повзводно утреннюю гимнастику. Солдаты стояли
