не терялъ увѣренности въ успѣхѣ, но уже начиналъ смутно безпокоиться, какъ вдругъ одно имя сверкнуло у него въ головѣ: «Подполковникъ Рафальскій!»
— Рафальскій. А я-то ломалъ голову!.. Гайна̀нъ! Сюртукъ, перчатки, пальто—живо!
Подполковникъ Рафальскій, командиръ 4-го батальона, былъ старый причудливый холостякъ, котораго въ полку, шутя и, конечно, за глаза, звали полковникомъ Бремомъ. Онъ ни у кого изъ товарищей не бывалъ, отдѣлываясь только офиціальными визитами на Пасху и на Новый годъ, а къ службѣ относился такъ небрежно, что постоянно получалъ выговоры въ приказахъ и жестокіе разносы на ученьяхъ. Все свое время, всѣ заботы и всю неиспользованную способность сердца къ любви и къ привязанности онъ отдавалъ своимъ милымъ звѣрямъ—птицамъ, рыбамъ и четвероногимъ, которыхъ у него былъ цѣлый большой и оригинальный звѣринецъ. Полковыя дамы, въ глубинѣ души уязвленныя его невниманіемъ къ нимъ, говорили, что онѣ не понимаютъ, какъ это можно бывать у Рафальскаго: «Ахъ, это такой ужасъ, эти звѣри! И при томъ, извините за выраженіе—ззапахъ! фи!»
Всѣ свои сбереженія полковникъ Бремъ тратилъ на звѣринецъ. Этотъ чудакъ ограничилъ свои потребности послѣдней степенью необходимаго: носилъ шинель и мундиръ Богъ знаетъ какого срока, спалъ кое-какъ, ѣлъ изъ котла 15-й роты, при чемъ все-таки вносилъ въ этотъ котелъ сумму, для солдатскаго приварка болѣе чѣмъ значительную. Но товарищамъ, особенно младшимъ офицерамъ, онъ, когда бывалъ при деньгахъ, рѣдко отказывалъ въ небольшихъ одолженіяхъ. Справедливость требуетъ прибавить, что отдавать ему долги считалось какъ-то непринятымъ, даже смѣшнымъ—на то онъ и слылъ чудакомъ, полковникомъ Бремомъ.
