— А-а, подпоручикъ Ромашовъ! Милости просимъ, милости просимъ…—сказалъ Рафальскій привѣтливо.—Простите, не подаю руки—мокрая. А я, видите ли, нѣкоторымъ образомъ, новый сифонъ устанавливаю. Упростилъ прежній, и вышло чудесно. Хотите чаю?
— Покорно благодарю. Пилъ уже. Я, господинъ полковникъ, пришелъ…
— Вы слышали: носятся слухи, что полкъ переведутъ въ другой городъ,—говорилъ Рафальскій, точно продолжая только-что прерванный разговоръ.—Вы понимаете, я, нѣкоторымъ образомъ, просто въ отчаяніи. Вообразите себѣ, ну какъ я своихъ рыбъ буду перевозить? Половина вѣдь подохнетъ. А акваріумъ? Стекла—посмотрите вы сами—въ полторы сажени длиной… Ахъ, батеньки!—вдругъ перескочилъ онъ на другой предметъ:—какой акваріумъ я видалъ въ Севастополѣ! Водоемы… нѣкоторымъ образомъ… ей-Богу, вотъ въ эту, комнату, каменные, съ проточной морской водой. Электричество! Стоишь и смотришь сверху, какъ это рыбье живетъ. Бѣлуги, акулы, скаты, морскіе пѣтухи—ахъ, миленькіе мои! Или, нѣкоторымъ образомъ, морской котъ: представьте себѣ этакій блинъ, аршина полтора въ діаметрѣ, и шевелитъ краями, понимаете, этакъ волнообразно, а сзади хвостъ, какъ стрѣла… Я часа два стоялъ… Чему вы смѣетесь?
— Простите… Я только-что замѣтилъ,—у васъ на плечѣ сидитъ бѣлая мышь…
— Ахъ, ты, мошенница, куда забралась!—Рафальскій повернулъ голову и издалъ губами звукъ, въ родѣ поцѣлуя, но необыкновенно тонкій, похожій на мышиный пискъ. Маленькій, бѣлый, красноглазый звѣрекъ спустился къ нему до самаго лица и, вздрагивая всѣмъ тѣльцемъ, сталъ суетливо тыкаться мордочкой въ бороду и въ ротъ человѣку.
