ный полудѣтскій романъ! Но онъ отъ одного его имени приходитъ въ бѣшенство.
Когда она говорила, ея голосъ поминутно вздрагивалъ, и вздрагивала ея рука, гладившая его голову.
— Тебѣ холодно?—спросилъ Ромашовъ.
— Нѣтъ, милый, мнѣ хорошо,—сказала она кротко.
И вдругъ съ неожиданной неудержимой страстью она воскликнула:
— Ахъ, мнѣ такъ хорошо съ тобой, любовь моя!
Тогда онъ началъ робко, неувѣреннымъ тономъ, взявъ ея руку въ свою и тихонько прикасаясь къ ея тонкимъ пальцамъ:
— Скажи мнѣ… Прошу тебя. Ты вѣдь сама говоришь, что не любишь его… Зачѣмъ же вы вмѣстѣ?..
Но она рѣзко приподнялась съ земли, сѣла и нервно провела руками по лбу и по щекамъ, точно просыпаясь.
— Однако поздно. Пойдемте. Еще начнутъ разыскивать, пожалуй,—сказала она другимъ, совершенно спокойнымъ голосомъ.
Они встали съ травы и стояли другъ противъ друга молча, слыша дыханіе другъ друга, глядя въ глаза и не видя ихъ.
— Прощай!—вдругъ воскликнула она звенящимъ голосомъ.—Прощай, мое счастье, мое недолгое счастье!
Она обвилась руками вокругъ его шеи и прижалась горячимъ влажнымъ ртомъ къ его губамъ, и со сжатыми зубами, со стономъ страсти прильнула къ нему всѣмъ тѣломъ, отъ ногъ до груди. Ромашову почудилось, что черные стволы дубовъ покачнулись въ одну сторону, а земля поплыла въ другую, и что время остановилось.
Потомъ она съ усиліемъ освободилась изъ его рукъ и сказала твердо:
— Прощай. Довольно. Теперь пойдемъ.
Ромашовъ упалъ передъ ней на траву, почти легъ,
