кою остановила свои глаза на царѣ и уже больше не отводила ихъ; а онъ стоялъ на колѣняхъ передъ ея ложемъ, весь обнаженный, какъ и она, не замѣчая, что его колѣни купаются въ ея крови, и что руки его обагрены алою кровью.
Такъ, глядя на своего возлюбленнаго и улыбаясь кротко, говорила съ трудомъ прекрасная Суламиѳь:
— Благодарю тебя, мой царь, за все: за твою любовь, за твою красоту, за твою мудрость, къ которой ты позволилъ мнѣ прильнуть устами, какъ къ сладкому источнику. Дай мнѣ поцѣловать твои руки, не отнимай ихъ отъ моего рта до тѣхь поръ, пока послѣднее дыханіе не отлетитъ отъ меня. Никогда не было и не будетъ женщины счастливѣе меня. Благодарю тебя, мой царь, мой возлюбленный, мой прекрасный. Вспоминай изрѣдка о твоей рабѣ, о твоей обожженной солнцемъ Суламиѳи.
И царь отвѣтилъ ей глубокимъ, медленнымъ голосомъ:
— До тѣхъ поръ, пока люди будутъ любить другъ друга, пока красота души и тѣла будутъ самой лучшей и самой сладкой мечтой въ мірѣ, до тѣхь поръ, клянусь тебѣ, Суламиѳь, имя твое во многіе вѣка будетъ произноситься съ умиленіемъ и благодарностью.
Къ утру Суламиѳи не стало.
Тогда царь всталъ, велѣлъ дать себѣ умыться и надѣлъ самый роскошный пурпуровый хитонъ, вышитый золотыми скарабеями, и возложилъ на свою голову вѣнецъ изъ кроваво-красныхъ рубиновъ. Послѣ этого онъ подозвалъ къ себѣ Ванею и сказалъ спокойно:
— Ванея, ты пойдешь и умертвишь Эліава. Но старикъ закрылъ лицо руками и упалъ ницъ передъ царемъ.
— Царь, Эліавъ — мой внукъ!
— Ты слышалъ меня, Ванѣя?
кою остановила свои глаза на царе и уже больше не отводила их; а он стоял на коленях перед ее ложем, весь обнаженный, как и она, не замечая, что его колени купаются в ее крови, и что руки его обагрены алою кровью.
Так, глядя на своего возлюбленного и улыбаясь кротко, говорила с трудом прекрасная Суламифь:
— Благодарю тебя, мой царь, за все: за твою любовь, за твою красоту, за твою мудрость, к которой ты позволил мне прильнуть устами, как к сладкому источнику. Дай мне поцеловать твои руки, не отнимай их от моего рта до техь пор, пока последнее дыхание не отлетит от меня. Никогда не было и не будет женщины счастливее меня. Благодарю тебя, мой царь, мой возлюбленный, мой прекрасный. Вспоминай изредка о твоей рабе, о твоей обожженной солнцем Суламифи.
И царь ответил ей глубоким, медленным голосом:
— До тех пор, пока люди будут любить друг друга, пока красота души и тела будут самой лучшей и самой сладкой мечтой в мире, до техь пор, клянусь тебе, Суламифь, имя твое во многие века будет произноситься с умилением и благодарностью.
К утру Суламифи не стало.
Тогда царь встал, велел дать себе умыться и надел самый роскошный пурпуровый хитон, вышитый золотыми скарабеями, и возложил на свою голову венец из кроваво-красных рубинов. После этого он подозвал к себе Ванею и сказал спокойно:
— Ванея, ты пойдешь и умертвишь Элиава. Но старик закрыл лицо руками и упал ниц перед царем.
— Царь, Элиав — мой внук!
— Ты слышал меня, Ванея?
