и плѣнителенъ, а съ равными и съ начальствомъ быль гордъ и дерзокъ, даже и безъ надобности. Особенно не любилъ чиновниковъ. Бывало, пріѣдетъ какой-нибудь по откупной части, или по полицейской, или по акцизной (а тогда дворяне еще службу для себя почитали, кромѣ военной, унизительной), пріѣдетъ да, какъ иногда человѣкъ еще новый, и начнетъ пѣтушиться. «Почему то не такъ, да то не этакъ!» Управляющій ему вѣжливо докладываетъ, что, молъ, князево распоряженіе, и отмѣнять никакъ нельзя. Значитъ, понятно: получай свою положенную мзду и удаляйся. А тотъ все храбрится: «Да что мнѣ вашъ князь, я самъ здѣсь закона представитель!» И сейчасъ, чтобы его до самого князя вели. Отецъ, бывало, ужъ изъ жалости остерегаетъ: князь, дескать, у насъ на руку тяжеленекъ. Куда! И слушать не хочетъ. Ну, такимъ манеромъ, онъ и къ князю Андрею наскокомъ является. «Помилуйте, что̀ это за безпорядки! Да гдѣ это видано? Да я, да мы!» Князь все молчитъ-молчитъ, да вдругъ какъ побагровѣетъ, да глазами сверкнетъ—страшный былъ во гнѣвѣ человѣкъ. «На конюшню каналью!»—крикнетъ. Ну, сейчасъ, натурально, расправа. Въ то время многіе помѣщики это одобряли и почему-то все на конюшнѣ. По обычаю предковъ. А потомъ, черезъ дня два, отецъ тайно отъ князя ѣдетъ въ городъ и наказанному везетъ пакетикъ съ радужными. Я, бывало, ужъ осмѣлѣю да и скажу ему: «Князь, а вѣдь чиновникъ-то жаловаться будетъ, какъ бы вамъ въ отвѣтѣ быть не пришлось». А онъ мнѣ на это: «Ну, такъ что̀ же? Пусть съ меня взыскиваетъ Богъ и мой великій государь, а я за продерзость наказать обязанъ».
Да на что же лучше, помилуйте, вѣдь онъ разъ такую штуку губернатору отлилъ. Прибѣгаетъ къ князю Андрею однажды рабочій съ парома и докладываетъ, что на той сторонѣ рѣки губернаторъ. Князь и говоритъ:
