рала Столпакова, военнаго радикала, рѣзко критиковавшаго современный политическій строй, требовавшаго политической свободы, созванія учредительнаго собора, ограниченія административнаго произвола во всѣхъ его видахъ. Это военное вольнодумство вливалось въ отроческія души съ одной стороны, — съ другой идейное содержаніе вносили въ нихъ представители науки и литературы, часто являвшіеся въ гостиной генерала Южакова. Съ особенной теплотой и благодарностью вспоминалъ Сергѣй Николаевичъ о Ѳедорѣ Васильевичѣ Бемерѣ, извѣстномъ педагогѣ и писателѣ. Повидимому, родители Южакова не особенно довѣряли тогдашней оффиціальной педагогіи и продолжали систему локализаціи „въ оазисѣ“. Бемеръ былъ приглашенъ организовать домашнее воспитаніе въ двухъ соединившихся для этого родственныхъ семьяхъ и организовалъ его по новой и прекрасной системѣ. Въ это именно время Южаковъ пріучился къ самостоятельной умственной работѣ. Важное мѣсто въ системѣ образованія Бемеръ отвелъ изученію естественныхъ наукъ, но и въ этомъ отношеніи не вдавался въ односторонность. Умъ юноши складывался разносторонне, широко и энциклопедично. Чтеніе Бѣлинскаго произвело на него особенно сильное впечатлѣніе и (говоритъ онъ въ воспоминаніяхъ), вѣроятно, опредѣлило его будущую профессію.
Въ 1865 году родители рѣшили всетаки отдать сына въ гимназію, и съ этой цѣлью мать съ Бемеромъ и сыномъ отправились въ Одессу, которую Южаковъ впослѣдствіи считалъ своей настоящей умственной родиной. Поступить въ гимназію Южакову не пришлось, и онъ продолжалъ доучиваться внѣ стѣнъ учебнаго заведенія, подъ руководствомъ студентовъ, членовъ существовавшей тогда своеобразной „студенческой учительской артели“. Это были вмѣстѣ учителя и товарищи, и Южаковъ окунулся въ чисто университетскія знакомства и эавязалъ дружескія связи въ студенческой средѣ… „Далеко потомъ разошлись пути этой группы молодежи, что встрѣтила меня на порогѣ передъ университетомъ, — писалъ Южаковъ. — Тутъ были и будущіе сановники, и ученые, и поэты, и революціонеры, и культурные дѣятели, и осужденные на безвременную кончину, и осужденные на безвѣстность. Но тогда дороги еще не разошлись, группа представляла какъ бы однородное цѣлое и стремилась въ невѣдомую даль. Могу только прибавить, — заканчиваетъ Сергѣй Николаевичъ этотъ эпизодъ своей автобіографіи, — что никого изъ нихъ я никогда не поминалъ и не помяну лихомъ“. Сильно развитое горячее чувство товарищества тоже осталось
