но. Кажется, все разсчитано, взвѣшено и оцѣнено, какъ будто и съ голоса, и съ мимики берутъ тоже пошлину, какъ съ оконъ, съ колесныхъ шинъ. Экипажи мчатся во всю прыть, но кучера не кричать, да и прохожій никогда не зазѣвается. Пѣшеходы не толкаются, въ народѣ не видать ни ссоръ, ни дракъ, ни пьяныхъ на улицѣ, между тѣмь почти каждый англичанинъ напивается за обѣдомъ. Всѣ спѣшатъ, бѣгутъ: беззаботныхъилѣнивыхъфигуръ, кромѣ моей, нѣтъ. Дурно одѣтыхъ людей—тоже не видать: они, должнобыть, какъ тараканы, прячутся гдѣ-нибудь въ щеляхъ отдаленныхъ кварталовъ: бблыпая часть одѣты со вкусодъ и нарядно; осталыные чисто, всѣ причесаны, приглажены и особенно обриты. Нашъ другъЯ. неиремѣнно сказалъ бы: здѣсь каждый—Бриттъ. Я бреюсы черезъ дены и оттого слуги въ тавернахъ не прежде начинаютъуважаты меня, какъ когда, нослѣобѣда, дамъимъ шиллингъ. Вы, Н. А., съ своею инвалидною бородой были бы здѣсь невозможны: вамъ, какъ толыко бы вы вышли на улицу, ненремѣнно подадутъ милостыню. Улицы похожи на великолѣпныя гостиныя, наполненныя одними господами. Такъ-называемаготростого,и.Iи, еще хуже, „чернаго“ народа не видаты, потому что онъ здѣсь—не черный: мужикъ въ плисовой курткѣ и панталонахъ, въ бѣлой рубашкѣ, вовсе не покажется мужикомъ. Даже иная рабочая лошады такъ тихо и важно выступаетъ, какъ баринъ. Извѣстно, какъ англичане уважаютъ общественныя приличія. Это уваженіе къ общему спокойствію, безопасности, устраненіе всѣхъ непріятностей и неудобствъ—тростираются даже до нѣкоторой скуки. ѣдешь въ вагонѣ, народу биткомъ набито, а тишина, какъ будто „въ гробѣ тымы людеін“, по выраженію Пушкина. Англичане учтивы до чувства гуманности, то-есты учтивы настолыко, насколыко въ этомъ дѣйствительно настоитъ надобносты, но не суетливы,
