баніановъ, замѣчательны вышиной и красотой толстыя деревья, изъ волоконъ которыхъ японцы дѣлаютъ свою писчую бумагу; потомъ разныя породы миртъ; изрѣдка видна въ саду кокосовая пальма, съ орѣхами, и вѣерная. Но пальма что-то показалась мнѣ невзрачна противъ видѣнныхъ нами на Явѣ и въ Сингапурѣ: видно, ей холодно здѣсь — листья жидки и малы. Мы прошли мимо какого-то, загороженнаго высокой каменной и массивной стѣной, зданія, съ тремя входами, наглухо заколоченными, съ китайскими надписями на воротахъ: это буддійскій монастырь. Въ щели, изъ-за стѣны, выглядывало нѣсколько бонзъ, съ бритыми головами.
Все это мѣсто напомнило мнѣ наши старые и извѣстные европейскіе сады. Отъ аллей шло множество дорожекъ и переулковъ, налѣво — въ лѣсъ и къ тѣснящимся въ немъ частымъ хижинамъ и фермамъ, направо — въ обработанныя поля. Дорога змѣеобразно вилась по холмамъ и долинамъ… Ахъ, какая мѣстность вдругъ распахнулась передъ нами, когда мы миновали лѣсъ! Точно вдругъ приподнялся занавѣсъ: вдали открылись холмы, долины, овраги, скаты, обрывы, темнѣли лѣса, а вблизи пестрѣли поля, убранныя террасами и засѣянныя рисомъ, плантаціи сахарнаго тростника, гряды съ огородною зеленью, то блѣдною, то изумрудно-тѣмною!
Все открывшееся передъ нами пространство, съ лѣсами и горами, было облито горячимъ блескомъ солнца; кое-гдѣ въ поляхъ работали люди, разсаживали рисъ, или собирали картофель, капусту и проч. Надъ всѣмъ этимъ покоился такой колоритъ мира, кротости, сладкаго труда и обилія, что мнѣ, послѣ долгаго, труднаго, и подъ конецъ даже опаснаго плаванія, показалось это мѣсто самымъ очаровательяымъ и надежнымъ пріютомъ.
Все это не деревья, не хижины: это древнія веси, сѣни, кущи и пажити; иначе о нихъ неприлично и выражаться.
