кулакъ, спалъ громаднѣйшій мужичина и самымъ нахальнымъ образомъ уклонялся отъ работы. Негодованію генераловъ предѣла не было.
— Спишь, лежебокъ! — накинулись они на него: — небось и ухомъ не ведешь, что тутъ два генерала вторыя сутки съ голода умираютъ! Сейчасъ маршъ работать!
Всталъ мужичина: видитъ, что генералы строгіе. Хотѣлъ-было дать отъ нихъ стречка, но они такъ и закоченѣли, вцѣпившись въ него.
И зачалъ онъ передъ ними дѣйствовать.
Полѣзъ сперва-на̀-перво на дерево и нарвалъ генераламъ но десятку самыхъ спѣлыхъ яблоковъ, а себѣ взялъ одно, кислое. Потомъ поконался въ землѣ — и добылъ оттуда картофелю; потомъ взялъ два куска дерева, потеръ ихъ другъ объ дружку — и извлекъ огонь. Потомъ изъ собственныхъ волосъ сдѣлалъ силокъ и поймалъ рябчика. Наконецъ развелъ огонь и напекъ столько разной провизіи, что генераламъ пришло даже на мысль: не дать ли и тунеядцу частичку?
Смотрѣли генералы на эти мужицкія старанія, и сердца у нихъ весело играли. Они уже забыли, что вчера чуть не умерли съ голоду, а думали: „вотъ какъ оно хорошо быть генералами — нигдѣ не пропадешь!“
— Довольны ли вы, господа генералы? — спрашивалъ между тѣмъ мужичина-лежебокъ.
— Довольны, любезный другъ, видимъ твое усердіе! — отвѣчали генералы.
— Не позволите ли теперь отдохнуть?
— Отдохни, дружокъ, только свей прежде веревочку.
Набралъ сейчасъ мужичина дикой кононли, размочилъ въ водѣ, наколотилъ, помялъ — и къ вечеру веревка была готова. Этою веревкою генералы привязали мужичину къ дереву, чтобъ не убёгъ, а сами легли спать.
Прошелъ день, прошелъ другой; мужичина до того изловчился, что сталъ даже въ пригоршнѣ супъ варить. Сдѣлались наши генералы веселые, рыхлые, сытые, бѣлые. Стали говорить, что вотъ они здѣсь на всемъ готовомъ живутъ, а въ Петербургѣ между тѣмъ пенсіи ихнія все накапливаются да накапливаются.
— А какъ вы думаете, ваше превосходительство, въ самомъ ли дѣлѣ было вавилонское столпотвореніе, или это только такъ, одно
