правды не глухи. Помилуй-скажи: можетъ ли такое злодѣйство статься! Лежитъ карась, никого не трогаетъ, и вдругъ, ни дай, ни вынеси за что̀, къ щукѣ въ брюхо попадаетъ? Ни въ жизнь я этому не повѣрю.
— Чудакъ! да вѣдь намеднись на глазахъ у тебя монахъ цѣлыхъ два невода вашего брата изъ заводи вытащилъ… Какъ ты думаешь: любоваться, что-ли, онъ на карасей-то будетъ?
— Не знаю. Только это еще бабушка на-двое сказала, что̀ съ тѣми карасями сталось; и́но ихъ съѣли, и́но въ сажалку посадили. И живутъ они тамъ припѣваючи на монастырскихъ хлѣбахъ!
— Ну, живи, коли такъ, и ты, сорви-голова!
Проходили дни за днями, а диспутамъ карася съ ершомъ и конца было не видать. Мѣсто, въ которомъ они жили, было тихое, даже слегка зеленою плесенью подернутое, самое для диспутовъ благопріятное. О чемъ ни калякай, какими мечтами ни задавайся — безнаказанность полная. Это до такой степени ободрило карася, что онъ съ каждымъ сеансомъ все больше и больше тонъ своихъ экскурсій въ область эмпиреевъ повышалъ.
— Надобно, чтобъ рыбы любили другъ друга! — ораторствовалъ онъ: — чтобы каждая за всѣхъ, а всѣ за каждую — вотъ когда настоящая гармонія осуществится!
— Желалъ бы я знать, какъ ты съ своею любовью къ щукѣ подъѣдешь! — расхолаживалъ его ершъ.
— Я, братъ, подъѣду! — стоялъ на своемъ карась: — я такія слова знаю, что любая щука въ одну минуту отъ нихъ въ карася превратится!
— А нутка, скажи!
— Да просто спрошу: знаешь ли, молъ, щука, что̀ такое добродѣтель и какія обязанности она въ отношеніи къ ближнимъ налагаетъ?
— Огорошилъ, нечего сказать! А хочешь, я тебѣ за этотъ самый вопросъ иглой животъ проколю?
— Ахъ, нѣтъ! сдѣлай милость, ты этимъ не шути!
Или:
— Только тогда мы, рыбы, свои права созна̀емъ, когда насъ съ малыхъ лѣтъ въ гражданскихъ чувствахъ воспитывать будутъ!
— А на кой тебѣ ладъ гражданскія чувства понадобились?
