Добродѣтели съ Пороками изстари во враждѣ были. Пороки жили весело и ловко свои дѣла обдѣлывали, а Добродѣтели жили посѣрѣе, но за то во всѣхъ азбукахъ и хрестоматіяхъ какъ примѣръ для подражанія приводились. А втихомолку между тѣмъ думали: „вотъ кабы и намъ, подобно Порокамъ, удалось хорошенькое дѣльце обдѣлать!“ Да, признаться сказать, подъ шумокъ и обдѣлывали.
Трудно сказать, съ чего у нихъ первоначально распря пошла и кто первый задралъ. Кажется, что Добродѣтели первыя начали. Порокъ-то шустрый былъ и на выдумки гораздый. Какъ пошелъ онъ, словно конь бо̀рзый, пространство ногами забирать, да въ парчахъ, да въ шелкахъ по бѣлу-свѣту щеголять — Добродѣтели-то за нимъ и не поспѣли. И не поспѣвши, огорчились. „Ладно, — говорятъ, — щеголяй, нахалъ, въ шелкахъ! Мы и въ рубищѣ отъ всѣхъ почтены будемъ!“ А Пороки имъ въ отвѣтъ: „И будьте почтены съ Богомъ!“
Не стерпѣли Добродѣтели насмѣшки и стали Пороки на всѣхъ перекресткахъ кастить. Выйдутъ въ рубищахъ на распутіе и пристаютъ къ прохожимъ: „Не правда ли, господа честные, что мы вамъ и въ рубищѣ милы?“ А прохожіе въ отвѣтъ: „Ишь васъ, салопницъ, сколько развелось! проходите, не задерживайте! Богъ подастъ!“
Пробовали Добродѣтели и къ городовымъ за содѣйствіемъ обращаться. „Вы чего смотрите? совсѣмъ публику распустили! вѣдь она, того и гляди, по̀ уши въ Порокахъ погрязнетъ!“ Но городовые знай-себѣ стоятъ да Порокамъ подъ козырекъ дѣлаютъ.
Такъ и остались Добродѣтели ни-при-чемъ, только пригрозили съ досады: „вотъ погодите! ушлютъ васъ ужо̀ за ваши дѣла на каторгу!“
А Пороки между тѣмъ все впередъ да впередъ бѣгутъ, да еще и похваляются. „Нашли, — говорятъ, — чѣмъ стращать — каторгой! Для насъ-то еще либо будетъ каторга, либо нѣтъ, а вы съ самаго рожденья въ ней по̀ уши сидите! Ишь, злецы! кости да кожа, а глаза, посмотри, какъ горятъ. Щелкаютъ на пирогъ зубами, а какъ къ нему приступиться — не знаютъ!“
Словомъ сказать, разгоралась распря съ каждымъ днемъ больше и больше. Сколько разъ даже до открытаго боя дѣло доходило, но
