Фальцетъ расхохотался и добавилъ:
— Нѣтъ, я васъ рѣшительно не понимаю.
— Представьте, а я васъ тоже не понимаю.
— Да, если бы насъ слушалъ кто-нибудь сторонній человѣкъ, который бы насъ не зналъ, то онъ бы непремѣнно въ правѣ былъ о насъ подумать, что мы или плуты, или дураки.
— Очень можетъ быть, но только онъ этимъ доказалъ бы свое собственное легкомысліе, потому что мы и не плуты, и не дураки.
— Да, если это такъ, то, пожалуй, мы и сами не знаемъ, кто мы такіе.
— Ну, отчего же не знать. Что до меня касается, то я отлично знаю, что мы просто благополучные россіяне, возвращающіеся съ ингерманландскихъ болотъ къ себѣ домой, — на теплыя полати, ко щамъ, да къ бабамъ… А кстати, вотъ и наша станція.
Поѣздъ началъ убавлять ходъ, послышался визгъ тормозовъ, звонокъ — и собесѣдники вышли.
Я приподнялся-было, чтобы ихъ разсмотрѣть, но въ густомъ полумракѣ мнѣ это не удалось. Видѣлъ только, что оба люди окладистые и рослые.
Фальцет расхохотался и добавил:
— Нет, я вас решительно не понимаю.
— Представьте, а я вас тоже не понимаю.
— Да, если бы нас слушал кто-нибудь сторонний человек, который бы нас не знал, то он бы непременно в праве был о нас подумать, что мы или плуты, или дураки.
— Очень может быть, но только он этим доказал бы свое собственное легкомыслие, потому что мы и не плуты, и не дураки.
— Да, если это так, то, пожалуй, мы и сами не знаем, кто мы такие.
— Ну, отчего же не знать. Что до меня касается, то я отлично знаю, что мы просто благополучные россияне, возвращающиеся с ингерманландских болот к себе домой, — на теплые полати, ко щам, да к бабам… А кстати, вот и наша станция.
Поезд начал убавлять ход, послышался визг тормозов, звонок — и собеседники вышли.
Я приподнялся-было, чтобы их рассмотреть, но в густом полумраке мне это не удалось. Видел только, что оба люди окладистые и рослые.
