чивать, а вотъ какъ: все, что у насъ есть, мы все предоставляемъ къ вашимъ услугамъ, только не угодно ли получить «за чистыя денежки». Кредитъ, положимъ, былъ открытъ свободный, но все, что получали, водку ли или ихъ мѣстное вино, все этакій особый хлапъ, въ синемъ жупанѣ съ краснымъ гарусомъ, — до самой мелочи писалъ въ книгу живота. Даже, и за ѣду деньги брали; мы сначала къ этому долго никакъ не могли себя пріучить, чтобы въ помѣщичьемъ домѣ и деньги платить. И надо вамъ знать, какъ они это ловко подвели, чтобы деньги брать. Тоже прекурьезно. У насъ въ Россіи или въ Польшѣ у хлѣбосольнаго помѣщика стыда бы одного не взяли завести такую коммерцію. Съ перваго же дня является этотъ жупанъ, обходитъ офицеровъ и спрашиваетъ: не угодно ли будетъ всѣмъ съ помѣщикомъ кушать?
Наши ребята, разумѣется, простые, добрые и очень благодарятъ:
— Очень хорошо, говорятъ, — мы очень рады.
— А гдѣ — продолжаетъ жупанъ: — прикажете накрывать на столъ: въ залѣ, или на верандѣ? У насъ, говоритъ, — есть и зала большая, и веранда большая.
— Намъ, говоримъ, — голубчикъ, это все равно, гдѣ хотите.
Нѣтъ-таки, добивается, говоритъ, — бояръ велѣлъ васъ спросить и накрывать столъ непремѣнно по вашему желанію.
— Вотъ, думаемъ, — какая предупредительность! — Накрывай, братъ, гдѣ лучше.
— Лучше, отвѣчаетъ, — на верандѣ.
— Пожалуй, тамъ должно быть воздухъ свѣжѣе.
— Да, и тамъ полъ глиняный.
— Въ этомъ какое же удобство?
— А если красное вино прольется, или что-нибудь другое, то удобнѣе вытереть и пятна не останется.
— Правда, правда!
Замышляется, видимъ, что-то въ родѣ разливного моря.
Вино у нихъ, положимъ, дешевое, правда, съ привкусомъ, но ничего: есть сорта очень изрядные.
Настаетъ время обѣда. Являемся, садимся за столъ — все честь честью, — и хозяева съ нами: самъ Холуянъ, мужчина, этакій худой, черный, съ лицомъ выжженой глины, весь,
чивать, а вот как: все, что у нас есть, мы все предоставляем к вашим услугам, только не угодно ли получить «за чистые денежки». Кредит, положим, был открыт свободный, но все, что получали, водку ли или их местное вино, все этакий особый хлап, в синем жупане с красным гарусом, — до самой мелочи писал в книгу живота. Даже, и за еду деньги брали; мы сначала к этому долго никак не могли себя приучить, чтобы в помещичьем доме и деньги платить. И надо вам знать, как они это ловко подвели, чтобы деньги брать. Тоже прекурьезно. У нас в России или в Польше у хлебосольного помещика стыда бы одного не взяли завести такую коммерцию. С первого же дня является этот жупан, обходит офицеров и спрашивает: не угодно ли будет всем с помещиком кушать?
Наши ребята, разумеется, простые, добрые и очень благодарят:
— Очень хорошо, — говорят, — мы очень рады.
— А где — продолжает жупан: — прикажете накрывать на стол: в зале, или на веранде? У нас, — говорит,— есть и зала большая, и веранда большая.
— Нам, — говорим, — голубчик, это все равно, где хотите.
Нет-таки, добивается, говорит, — бояр велел вас спросить и накрывать стол непременно по вашему желанию.
— Вот, — думаем, — какая предупредительность! — Накрывай, брат, где лучше.
— Лучше, — отвечает, — на веранде.
— Пожалуй, там должно быть воздух свежее.
— Да, и там пол глиняный.
— В этом какое же удобство?
— А если красное вино прольется, или что-нибудь другое, то удобнее вытереть и пятна не останется.
— Правда, правда!
Замышляется, видим, что-то в роде разливного моря.
Вино у них, положим, дешевое, правда, с привкусом, но ничего: есть сорта очень изрядные.
Настает время обеда. Являемся, садимся за стол — все честь честью, — и хозяева с нами: сам Холуян, мужчина, этакий худой, черный, с лицом выжженой глины, весь,
