скаго воспитательнаго дома», а я его прогонялъ. Въ этомъ прошла у меня украинская ночь; и чуть надъ Бѣлою Церковью начала алѣть слабая предразсвѣтная заря, я проснулся отъ тихаго зова, который несся ко мнѣ въ открытое окно спальни.
Это будилъ меня Мамашкинъ.
Слышу, что въ окно точно любовный шопотъ вѣетъ:
— Вставайте, ваше благородіе, — все готово.
— Что же надо сдѣлать?
— Пожалуйте на ученье, гдѣ всегда собираемся.
А собирались мы на рѣкѣ Роси, за мѣстечкомъ, въ превосходномъ расположеніи. Тутъ и лѣсокъ, и рѣка, и просторный выгонъ.
Было это немножко рано, но я всталъ и пошелъ посмотрѣть, что мой Мамашкинъ тамъ устроилъ.
Прихожу и вижу, что черезъ всю рѣку протянута веревка, а на ней держатся двѣ лодки, а на лодкахъ положена кладка въ одну доску. А третья лодка впереди въ лозѣ спрятана.
— Что же это за флотилія? спрашиваю.
— А это, говоритъ, — ваше благородіе, «снасть». Какъ ваше благородіе скомандуете ружья зарядить на берегу, такъ сейчасъ добавьте имъ команду: «налѣво кругомъ», и чтобы фаршированнымъ маршемъ на кладку, а мнѣ впереди; а какъ жиды за мною взойдутъ, такъ — «оборотъ лицомъ къ рѣкѣ», а сами сядьте въ лодку, посередь рѣки къ намъ визавидомъ станьте и дайте команду: «пли». Они выстрѣлятъ и ни за что не упадутъ.
Посмотрѣлъ я на него и говорю:
— Да ты, пожалуй, три гривенника стоишь.
И какъ люди пришли на ученье, — я все такъ и сдѣлалъ, какъ говорилъ Мамашкинъ, и… представьте себѣ — жидъ вѣдь въ самомъ дѣлѣ ни одинъ не упалъ! Выстрѣлили и стоятъ на досточкѣ, какъ журавлики.
Я говорю: — что же вы не падаете?
А они отвѣчаютъ: — «мозе, ту глибоко».
Мы не вытерпѣли и спросили полковника:
— Неужто тѣмъ и кончилось?
— Никогда больше не падали, — отвѣчалъ Стадниковъ: —
скаго воспитательного дома», а я его прогонял. В этом прошла у меня украинская ночь; и чуть над Белою Церковью начала алеть слабая предрассветная заря, я проснулся от тихого зова, который несся ко мне в открытое окно спальни.
Это будил меня Мамашкин.
Слышу, что в окно точно любовный шепот веет:
— Вставайте, ваше благородие, — все готово.
— Что же надо сделать?
— Пожалуйте на ученье, где всегда собираемся.
А собирались мы на реке Роси, за местечком, в превосходном расположении. Тут и лесок, и река, и просторный выгон.
Было это немножко рано, но я встал и пошел посмотреть, что мой Мамашкин там устроил.
Прихожу и вижу, что через всю реку протянута веревка, а на ней держатся две лодки, а на лодках положена кладка в одну доску. А третья лодка впереди в лозе спрятана.
— Что же это за флотилия? — спрашиваю.
— А это, говорит, — ваше благородие, «снасть». Как ваше благородие скомандуете ружья зарядить на берегу, так сейчас добавьте им команду: «налево кругом», и чтобы фаршированным маршем на кладку, а мне впереди; а как жиды за мною взойдут, так — «оборот лицом к реке», а сами сядьте в лодку, посередь реки к нам визавидом станьте и дайте команду: «пли». Они выстрелят и ни за что не упадут.
Посмотрел я на него и говорю:
— Да ты, пожалуй, три гривенника стоишь.
И как люди пришли на ученье, — я все так и сделал, как говорил Мамашкин, и… представьте себе — жид ведь в самом деле ни один не упал! Выстрелили и стоят на досточке, как журавлики.
Я говорю: — что же вы не падаете?
А они отвечают: — «мозе, ту глибоко».
Мы не вытерпели и спросили полковника:
— Неужто тем и кончилось?
— Никогда больше не падали, — отвечал Стадников: —
