— Ну, отвѣчаютъ, — чтобъ всѣмъ-то хорошо — вы ужъ это оставьте, — это спеціалисты выдумали и это невозможно.
А та, въ простотѣ своей, пристаетъ:
— Почему же невозможно? У него состояніе во всякомъ случаѣ больше, чѣмъ онъ всѣмъ намъ долженъ, и пусть онъ должное отдастъ, а ему еще много останется.
— Э, сударыня, у кого «много», тѣмъ никогда много не бываетъ, а имъ всегда недостаточно, но главное дѣло въ томъ, что онъ платить не привыкъ, и если очень докучать станете — можетъ вамъ непріятность сдѣлать.
— Какую непріятность?
— Ну, что вамъ разспрашивать: гуляйте лучше тихонько по Невскому проспекту, а то вдругъ уѣдете.
— Ну, извините, — говоритъ старушка: — я вамъ не повѣрю: онъ замотался, но человѣкъ хорошій.
— Да, отвѣчаютъ, — конечно, онъ баринъ хорошій, но только дурной платить; а если кто этимъ занялся, тотъ и все дурное сдѣлаетъ.
— Ну, такъ тогда употребите мѣры.
— Да вотъ тутъ-то, отвѣчаютъ, — и точка съ запятою: мы не можемъ противъ всѣхъ «употреблять мѣры». Зачѣмъ съ такими знались.
— Какая же разница?
А вопрошаемые на нее только посмотрятъ да отвернутся, или даже предложатъ идти высшимъ жаловаться.
Ходила она и къ высшимъ. Тамъ и доступъ труднѣе, и разговору меньше, да и отвлеченнѣе.
Говорятъ: «да гдѣ онъ? о немъ доносятъ, что его нѣтъ!»
— Помилуйте, — плачетъ старушка: — да я его всякій день на улицѣ вижу, — онъ въ своемъ домѣ живетъ.
— Это вовсе и не его домъ. У него нѣтъ дома: это домъ его жены.
— Вѣдь это все равно: мужъ и жена — одна сатана.
— Да это вы такъ судите, но законъ судитъ иначе. Жена на него тоже счеты предъявляла и жаловалась суду, и онъ у нея не значится… Онъ, чортъ его знаетъ, онъ всѣмъ намъ надоѣлъ, — и зачѣмъ вы ему деньги давали! Когда онъ въ Петербургѣ бываетъ — онъ прописывается гдѣ-то въ меблированныхъ комнатахъ, но тамъ не живетъ.
— Ну, отвечают, — чтоб всем-то хорошо — вы уж это оставьте, — это специалисты выдумали, и это невозможно.
А та, в простоте своей, пристает:
— Почему же невозможно? У него состояние во всяком случае больше, чем он всем нам должен, и пусть он должное отдаст, а ему еще много останется.
— Э, сударыня, у кого «много», тем никогда много не бывает, а им всегда недостаточно, но главное дело в том, что он платить не привык, и если очень докучать станете — может вам неприятность сделать.
— Какую неприятность?
— Ну, что вам расспрашивать: гуляйте лучше тихонько по Невскому проспекту, а то вдруг уедете.
— Ну, извините, — говорит старушка, — я вам не поверю: он замотался, но человек хороший.
— Да, — отвечают, — конечно, он барин хороший, но только дурной платить; а если кто этим занялся, тот и все дурное сделает.
— Ну, так тогда употребите меры.
— Да вот тут-то, — отвечают, — и точка с запятою: мы не можем против всех «употреблять меры». Зачем с такими знались.
— Какая же разница?
А вопрошаемые на нее только посмотрят да отвернутся или даже предложат идти высшим жаловаться.
Ходила она и к высшим. Там и доступ труднее и разговору меньше, да и отвлеченнее.
Говорят: «Да где он? о нем доносят, что его нет!»
— Помилуйте, — плачет старушка, — да я его всякий день на улице вижу — он в своем доме живет.
— Это вовсе и не его дом. У него нет дома: это дом его жены.
— Ведь это все равно: муж и жена — одна сатана.
— Да это вы так судите, но закон судит иначе. Жена на него тоже счеты предъявляла и жаловалась суду, и он у нее не значится… Он, черт его знает, он всем нам надоел, — и зачем вы ему деньги давали! Когда он в Петербурге бывает — он прописывается где-то в меблированных комнатах, но там не живет.
