Онѣ вѣдь меня за мужчину вовсе не почитали, а все: заяцъ.
Николай Аѳанасьевичъ разсмѣялся и добавилъ:
— Да и взаправду, какой же я ужъ мужчина, когда на меня, извините, ни сапожковъ и никакого мужского платья готоваго нельзя купить, — не придется. Это и точно ихъ слово справедливое было, что я заяцъ.
— Трусъ! трусъ! трусъ! — заговорилъ, смѣясь и оглаживая карлика по плечамъ, Ахилла.
— Но не совсѣмъ же она тебя считала зайцемъ, когда хотѣла женить? — отозвался къ карлику исправникъ Порохонцевъ.
— Это, батушка, Воинъ Васильичъ, было. Было, сударь, — добавилъ онъ, все понижая голосъ, — было.
— Неужто, Николай Аѳанасьичъ, было? — откликнулось разомъ нѣсколько голосовъ.
Николай Аѳанасьевичъ покраснѣлъ и шопотомъ уронилъ:
— Грѣхъ лгать — было.
Всѣ, кто здѣсь на это время находились, разомъ пристали къ карлику:
— Голубчикъ, Николай Аѳанасьичъ, разскажите про это!
— Ахъ, господа, про что тутъ разсказывать? — отговаривался, смѣясь, краснѣя и отмахиваясь отъ просьбъ руками, Николай Аѳанасьевичъ.
Его просили неотступно; дамы брали его за руку, цѣловали его въ лобъ; онъ ловилъ на лету прикасавшіяся къ нему дамскія руки и цѣловалъ ихъ, но все-таки отказывался отъ разсказа, находя его долгимъ и незанимательнымъ. Но вотъ что-то вдругъ неожиданно стукнуло о полъ, именинница, стоявшая въ эту минуту предъ кресломъ карлика, въ испугѣ посторонилась и глазамъ Николая Аѳанасьевича представился колѣнопреклоненный, съ воздѣтыми кверху руками, дьяконъ Ахилла.
— Душка! — мотая головой, выбивалъ Ахилла. — Разскажи, какъ тебя женить хотѣли!
— Скажу, все разскажу, только поднимитесь, отецъ дьяконъ.
Ахилла всталъ и, обмахнувъ съ рясы пыль, самодовольно возгласилъ:
— Ага! А что-съ? А то, говорятъ, не разскажетъ! Съ чего такъ не разскажетъ? Я сказалъ — выпрошу, вотъ и вы-
