— Вина? — повторилъ Термосесовъ: — ты — «слаще мирра и вина», и онъ съ этимъ привлекъ къ себѣ мадамъ Бизюкину и, прошептавъ: давай «сольемся въ поцѣлуй», накрылъ ея алый ротикъ своими подошвенными губами.
— А скажи-ка мнѣ теперь, зачѣмъ же это ты такая завзятая монархистка? — началъ онъ непосредственно послѣ поцѣлуя, держа предъ своими глазами руку дамы.
— Я вовсе не монархистка! — торопливо отреклась Бизюкина.
— А по комъ же ты этотъ трауръ носишь: по мексиканскому Максимиліану? — И Термосесовъ, улыбаясь, указалъ ей на черныя полосы за ея ногтями и, отодвинувъ ее отъ себя, сказалъ: — Ступай, вымой руки!
Акцизница вспыхнула до ушей и готова была расплакаться. У нея всегда были безукоризненно чистые ногти, а она нарочно загрязнила ихъ, чтобы только заслужить похвалу, но какія тутъ оправданія?.. Она бросилась въ свою спальню, вымыла тамъ свои руки и, выходя съ улыбкой назадъ, объявила:
— Ну, вотъ я и опять республиканка, у меня бѣлыя руки.
Но гость погрозилъ ей пальцемъ и отвѣчалъ, что республиканство — это очень глупая штука.
— Что еще за республика! — сказалъ онъ: — за это только горячо достаться можетъ. А вотъ у меня есть съ собою всего правительства фотографическія карточки, не хочешь ли я ихъ тебѣ подарю, и мы ихъ развѣсимъ на стѣнку?
— Да у меня онѣ и у самой есть.
— А гдѣ же онѣ у тебя? Вѣрно спрятаны? А? Клянусь самимъ сатаной, что я угадалъ: петербургскихъ гостей ждала и, чтобы либерализмомъ пофорсить, взяла и спрятала? Глупо это, дочь моя, глупо! Ступай-ка тащи ихъ скорѣе сюда, я ихъ опять тебѣ развѣшу.
Пойманная и изобличенная акцизница снова спламенѣла до ушей, но вынула изъ стола оправленныя въ рамки карточки и принесла по требованію Термосесова молотокъ и гвозди, которыми тотъ и принялся работать.
— Я думаю, ихъ лучше всего здѣсь, на этой стѣнѣ, размѣстить? — разсуждалъ онъ, водя пальцемъ.
— Какъ вы хотите.
— Да чего ты все до сихъ поръ говоришь мнѣ вы, когда
