Оружейники отвѣчали:
— Тутъ и наша работа.
Платовъ спрашиваетъ:
— Въ чемъ же она себя заключаетъ?
А оружейники отвѣчаютъ:
— Зачѣмъ это объяснять? Все здѣсь въ вашемъ виду, — и предусматривайте.
Платовъ плечами вздвигнулъ и закричалъ:
— Гдѣ ключъ отъ блохи?
— А тутъ же, отвѣчаютъ; гдѣ блоха, тутъ и ключъ, въ одномъ орѣхѣ.
Хотѣлъ Платовъ взять ключъ, но пальцы у него были куцапые, ловилъ-ловилъ, — никакъ не могъ ухватить ни блохи, ни ключика отъ ея брюшного завода, и вдругъ разсердился и началъ ругаться словами на казацкій манеръ.
Кричалъ:
— Что вы, подлецы, ничего не сдѣлали, да еще, пожалуй, всю вещь испортили! Я вамъ голову сниму!
А туляки ему въ отвѣтъ:
— Напрасно такъ насъ обижаете, — мы отъ васъ, какъ отъ государева посла, всѣ обиды должны стерпѣть, но только за то, что вы въ насъ усумнились и подумали, будто мы даже государево имя обмануть сходственны, — мы вамъ секрета нашей работы теперь не скажемъ, а извольте къ государю отвезти — онъ увидитъ: каковы мы у него люди, и есть ли ему за насъ постыжденіе.
А Платовъ крикнулъ:
— Ну, такъ врете же вы, подлецы, я съ вами такъ не разстануся, а одинъ изъ васъ со мною въ Петербургъ поѣдетъ, и я его тамъ допытаюся, какія есть ваши хитрости.
И съ этимъ протянулъ руку, схватилъ своими куцапыми пальцами за шиворотокъ косого лѣвшу, такъ что у того всѣ крючечки отъ казакина отлетѣли, и кинулъ его къ себѣ въ коляску въ ноги.
— Сиди, говоритъ, здѣсь до самаго Петербурга въ родѣ пубеля, — ты мнѣ за всѣхъ отвѣтишь. А вы, говоритъ свистовымъ, теперь гайда! Не зѣвайте, чтобы послѣзавтра я въ Петербургѣ у государя былъ.
Мастера ему только осмѣлились сказать за товарища, что какъ же, молъ, вы его отъ насъ такъ безъ тугамента увозите? ему нельзя будетъ назадъ слѣдовать! А Платовъ
Оружейники отвечали:
— Тут и наша работа.
Платов спрашивает:
— В чем же она себя заключает?
А оружейники отвечают:
— Зачем это объяснять? Все здесь в вашем виду, — и предусматривайте.
Платов плечами вздвигнул и закричал:
— Где ключ от блохи?
— А тут же, отвечают; где блоха, тут и ключ, в одном орехе.
Хотел Платов взять ключ, но пальцы у него были куцапые, ловил-ловил, — никак не мог ухватить ни блохи, ни ключика от ее брюшного завода, и вдруг рассердился и начал ругаться словами на казацкий манер.
Кричал:
— Что вы, подлецы, ничего не сделали, да еще, пожалуй, всю вещь испортили! Я вам голову сниму!
А туляки ему в ответ:
— Напрасно так нас обижаете, — мы от вас, как от государева посла, все обиды должны стерпеть, но только за то, что вы в нас усомнились и подумали, будто мы даже государево имя обмануть сходственны, — мы вам секрета нашей работы теперь не скажем, а извольте к государю отвезти — он увидит: каковы мы у него люди, и есть ли ему за нас постыждение.
А Платов крикнул:
— Ну, так врете же вы, подлецы, я с вами так не расстануся, а один из вас со мною в Петербург поедет, и я его там допытаюся, какие есть ваши хитрости.
И с этим протянул руку, схватил своими куцапыми пальцами за шивороток косого левшу, так что у того все крючечки от казакина отлетели, и кинул его к себе в коляску в ноги.
— Сиди, — говорит, — здесь до самого Петербурга в роде пубеля, — ты мне за всех ответишь. А вы, — говорит свистовым, — теперь гайда! Не зевайте, чтобы послезавтра я в Петербурге у государя был.
Мастера ему только осмелились сказать за товарища, что как же, мол, вы его от нас так без тугамента увозите? ему нельзя будет назад следовать! А Платов
