рыдалъ. Они тоже этому моему поклону обрадовались и оба воскликнули:
— А что? а что? видите! видите? какъ дѣйствуетъ благодать, вотъ она уже одного вашего коснулась, и онъ обращается отъ Магомета.
А татары отвѣчаютъ, что это, молъ, ничего не дѣйствуетъ: это — вашъ Иванъ, онъ изъ вашихъ, изъ русскихъ, только въ плѣну у насъ здѣсь проживаетъ.
Миссіонеры очень этіімъ недовольны сдѣлались. Не вѣрятъ, что я русскій, а я и встрялъ самъ:
— Нѣтъ, — я говорю, — я, точно, русскій! Отцы, говорю, духовные! смилуйтесь, выручите меня отсюда! я здѣсь уже одиннадцатый годъ въ плѣну томлюсь и видите, какъ изувѣченъ: ходить не могу.
Онн, однако, нимало на эти мои слова не уважили и отвернулись и давай опять свое дѣло продолжать: все проповѣдуютъ.
Я думаю: ну что же на это роптать: они люди должностные н, можетъ-быть, имъ со мною неловко иначе при татарахъ обойтпея и оставилъ, а выбралъ такой часъ, что они были одни въ особливой ставкѣ, и кинулся къ нимъ, и уже со всею откровенностью имъ все разсказалъ, что самую жестокую участь претерпѣваю и прошу ихъ.
— Попугайте, — говорю, — ихъ, отцы благодѣтели, нашимъ батюшкой Бѣлымъ Царемъ: скажите имъ, что онъ не велитъ азіатамъ своихъ подданныхъ насильно въ плѣну держать, или, еще лучше, выкупъ за меня имъ дайте, а я вамъ служить пойду. Я, говорю, здѣсь живучи, ихнему татарскому языку отлично научился и могу вамъ полезнымъ человѣкомъ быть.
А они отвѣчаютъ:
— Что, говорятъ, сыне: выкупу у насъ нѣтъ, а пугать, — говоритъ, — намъ невѣрныхъ не позволено, потому что н безъ того люди лукавые и непроданные, и съ ними изъ политики мы вѣжливость соблюдаемъ.
— Такъ что же, говорю: стало-быть мнѣ изъ-за этой политики такъ тутъ цѣлый вѣкъ у нихъ и пропадать?
— А что же, говорятъ, — все равно, сыне, гдѣ пропадать, а ты молись: у Бога много милости, можетъ-быть Онъ тебя и избавитъ.
