На всякій вздоръ не подберешь мотива;
Пропой его на голосъ „Свѣтъ любви“.
Веселый тонъ нейдетъ для пѣсни грустной.
Она грустна? а какъ ея припѣвъ?
Хорошъ, когда вы сами пропоете.
А что же ты?
Да слишкомъ тонъ высокъ.
Ну, покажи! Голубушка, что-жъ это?
Лишь не сбивайтесь съ тона и пропойте
Все до конца. Вашъ тонъ мнѣ не по вкусу.
А почему?
По мнѣ онъ слишкомъ рѣзокъ.
Ахъ, дерзкая!
Ну вотъ вы и ошиблись,
И рѣзкимъ дискантомъ нарушенъ строй!
Для полноты вторить вамъ долженъ теноръ.
Твой грубый басъ всю стройность нарушаетъ.
Конечно, я пою вѣдь за Протея.
Довольно: ты мнѣ вздоромъ надоѣла.
Вотъ образецъ любовной чепухи!
Оставь меня. Не трогай лоскутовъ:
Ты мнѣ въ досаду хочешь ихъ собрать.
Досадно ей; а вѣдь была бы рада,
Чтобъ досадили ей другимъ письмомъ.
И я могла сердиться за письмо?
О, руки гадкія! вы разорвали
Слова любви. Вы точно злыя осы,
Что поѣдаютъ сладкій медъ, а пчелъ
Язвятъ въ награду жаломъ смертоноснымъ
За-то клочекъ я каждый расцѣлую.
Здѣсь „доброй Юліей“ меня зоветъ онъ.
О, злая Юлія! смотри: въ отмщенье
На камни я твое бросаю имя,
И гордость всю твою топчу ногой.
А здѣсь „любовью раненый Протей“…
Бѣдняжка, грудь моя тебя пригрѣетъ,
Пока отъ раны ты не исцѣлишься;
Теперь ее замкну я поцѣлуемъ.
Но два-три раза здѣсь Протея имя
Написано? Ахъ, тише, добрый вѣтеръ!
Не уноси ты слова у меня,
Пока всѣхъ буквъ въ письмѣ не соберу я.
Мое лишь имя пусть уноситъ вихрь
На страшную, нависшую скалу,
И сдуетъ въ волны яростнаго моря!
Но вотъ его два раза имя въ строчкѣ;
„Протей отвергнутый, Протей влюбленный!
„Къ прекрасной Юліи…“ Но это прочь…
Иль нѣтъ, не оторву; его такъ мило
Онъ сблизилъ съ; грустнымъ имененемъ своимъ.
Сложу ихъ лучше вмѣстѣ — и теперь
Цѣлуйтесь, ссорьтесь, дѣлайте, что любо.
Обѣдъ готовъ, и батюшка вашъ ждетъ.
Сейчасъ. Пойдемъ.
Что жъ это? Лоскутки
Останутся разсказчиками здѣсь?
Такъ подними, коль ими дорожишь.
Меня бранили вы, что ихъ сбирала,
А все жъ я подниму ихъ, чтобъ они
Не простудились.
