Въ мое окно давно глядѣлся день;
Въ моей душѣ, какъ прежде, было смутно.
Лишь иногда отрадою минутной
Дышала вновь весенняя сирень,
Лишь иногда, пророчески и чудно,
Мерцалъ огонь лампады изумрудной.
Минутный мигъ! и снова я тонулъ
Въ безгрезномъ снѣ, въ томительномъ туманѣ
Неясныхъ формъ, невѣрныхъ очертаній,
И вновь стоялъ неуловимый гулъ
Не голосовъ, а воплей безобразныхъ,
Мучительныхъ и странно неотвязныхъ.
Мой бѣдный умъ, какъ зимній пилигримъ,
Изнемогалъ отъ тщетныхъ напряженій.
Міръ помысловъ и тягостныхъ сомнѣній,
Какъ влажный снѣгъ, носился передъ нимъ;
Казалось: рядъ неуловимыхъ линій
Ломался вдругъ въ измѣнчивой картинѣ.
В мое окно давно гляделся день;
В моей душе, как прежде, было смутно.
Лишь иногда отрадою минутной
Дышала вновь весенняя сирень,
Лишь иногда, пророчески и чудно,
Мерцал огонь лампады изумрудной.
Минутный миг! и снова я тонул
В безгрезном сне, в томительном тумане
Неясных форм, неверных очертаний,
И вновь стоял неуловимый гул
Не голосов, а воплей безобразных,
Мучительных и странно неотвязных.
Мой бедный ум, как зимний пилигрим,
Изнемогал от тщетных напряжений.
Мир помыслов и тягостных сомнений,
Как влажный снег, носился перед ним;
Казалось: ряд неуловимых линий
Ломался вдруг в изменчивой картине.
