Я годъ провелъ въ старинномъ и суровомъ,
Безвѣстномъ Городѣ. Отъ міра оградясь,
Онъ не хотѣлъ дышать ничѣмъ живымъ и новымъ,
Почти порвавъ съ шумящимъ міромъ связь.
Онъ жилъ былымъ, своимъ воспоминаньемъ,
Перебирая въ грезахъ быль и сны,
И весь казался обветшалымъ зданьемъ,
Какимъ-то сказочнымъ преданьемъ
О дняхъ далекой старины.
Казалось мнѣ: онъ замкнутъ безнадежно.
Давила съ Сѣвера отвѣсная скала,
Купая груди въ облачномъ просторѣ,
Съ Востока грань песковъ, пустыня, стерегла,
А съ двухъ сторонъ распростиралось море,
Безлюдно, безпощадно, безнадежно.
На пристани не разъ, глаза съ тоской прилежной
Въ узоры волнъ колеблемыхъ вперивъ,
Слѣдилъ я какъ вставалъ торжественный приливъ,
Какъ облака неслись — впередъ, и мимо, мимо…
Я год провел в старинном и суровом,
Безвестном Городе. От мира оградясь,
Он не хотел дышать ничем живым и новым,
Почти порвав с шумящим миром связь.
Он жил былым, своим воспоминаньем,
Перебирая в грезах быль и сны,
И весь казался обветшалым зданьем,
Каким-то сказочным преданьем
О днях далекой старины.
Казалось мне: он замкнут безнадежно.
Давила с Севера отвесная скала,
Купая груди в облачном просторе,
С Востока грань песков, пустыня, стерегла,
А с двух сторон распростиралось море,
Безлюдно, беспощадно, безнадежно.
На пристани не раз, глаза с тоской прилежной
В узоры волн колеблемых вперив,
Следил я как вставал торжественный прилив,
Как облака неслись — вперед, и мимо, мимо…
