Проснулся я. Да, крыша гроба! — Руки
Съ усильемъ простираю и зову
На помощь… Да, я помню эти муки
Предсмертныя, — да, это на яву! —
5 И безъ усилій, словно паутину,
Сотлѣвшую раздвинулъ домовину
И всталъ. Какъ ярокъ этотъ зимній свѣтъ
Во входѣ склепа! Можно ль сомнѣваться?
Я вижу снѣгъ. На склепѣ двери нѣтъ.
10 Пора домой. Вотъ дома изумятся!
Мнѣ паркъ знакомъ, нельзя съ дороги сбиться.
А какъ онъ весь успѣлъ перемѣниться!
Бѣгу. Сугробы. Мертвый лѣсъ торчитъ
Недвижными вѣтвями въ глубь эѳира,
15 Но ни слѣдовъ, ни звуковъ. Все молчитъ,
Какъ въ царствѣ смерти сказочнаго міра.
А вотъ и домъ. Въ какомъ онъ разрушеньи!
И руки опустились въ изумленьи…
Селенье спитъ подъ снѣжной пеленой.
20 Тропинки нѣтъ по всей степи раздольной.
Да, такъ и есть! Надъ дальнею горой
Проснулся я. Да, крыша гроба! — Руки
С усильем простираю и зову
На помощь… Да, я помню эти муки
Предсмертные, — да, это на яву! —
5 И без усилий, словно паутину,
Сотлевшую раздвинул домовину
И встал. Как ярок этот зимний свет
Во входе склепа! Можно ль сомневаться?
Я вижу снег. На склепе двери нет.
10 Пора домой. Вот дома изумятся!
Мне парк знаком, нельзя с дороги сбиться.
А как он весь успел перемениться!
Бегу. Сугробы. Мертвый лес торчит
Недвижными ветвями в глубь эфира,
15 Но ни следов, ни звуков. Все молчит,
Как в царстве смерти сказочного мира.
А вот и дом. В каком он разрушеньи!
И руки опустились в изумленьи…
Селенье спит под снежной пеленой.
20 Тропинки нет по всей степи раздольной.
Да, так и есть! Над дальнею горой
