Твой только образъ, о солнце міра,
И только сонъ,—только сонъ мимолетный! (XI, 6)...
Въ блистающемъ первообразѣ «солнца міра» для поэта сливались духъ и тѣло, «плотскіе и безплотные лучи», роднились міръ и вдохновеніе. Обращясь къ звѣздамъ, свѣтъ которыхъ доходитъ къ намъ лишь черезъ тысячелѣтія сквозь неизмѣримость міроваго пространства и которыхъ лучи все еще сіяютъ намъ, хотя самыя звѣзды, быть-можетъ, угасли уже тысячи лѣтъ тому назадъ, онъ даже восклицаетъ, по-новому выражая ту же мысль въ стихотвореніи «Угасшимъ звѣздамъ»:
Долго ль впивать мнѣ мерцаніе ваше,
Синяго неба пытливыя очи?
Долго ли чуять, что выше и краше
Васъ ничего нѣтъ во храминѣ ночи?
Можетъ быть нѣтъ васъ подъ тѣми огнями—
Давняя васъ погасила эпоха...
Такъ и по смерти летѣть къ вамъ стихами,
Къ призракамъ звѣздъ, буду призракомъ вздоха! (I,15).
Такимъ образомъ самый духъ человѣческій въ его высшихъ и отвлеченнѣйшихъ проявленіяхъ вводитъ онъ, какъ неизъемлемое звено, въ неразрывную цѣпь мірозданія—
И равны всѣ звенья предъ Вѣчнымъ
Въ цѣпи непрерывной творенья
И жизненнымъ трепетомъ общимъ
Исполнены чудныя звенья (II 359).
Это нѣсколько похоже на матеріализмъ; но сходство здѣсь только кажущееся. Прежде всего надо замѣтить, что и вообще пантеизмъ весьма близко граничитъ съ матеріализ-
