ГЕРМАНЪ и ДОРОТЕЯ. VIII.
Ей на рѣчи такія юноша умный отвѣтилъ: «Какъ, превосходная дѣвушка, ты поступаешь разумно, Заблаговременно знать стараясь родителей нравы! Вотъ я цѣлую жизнь отцу угодить не умѣю, Рано и поздно блюдя и поле, и нашъ виноградникъ. Матери я угождалъ—она мой трудъ оцѣняла; Такъ и ты превосходной ей дѣвушкой будешь казаться, Если какъ за своимъ добромъ присмотришь за домомъ. Но отецъ не таковъ и блескъ наружный онъ любитъ. Добрая дѣвушка, я бездушнымъ могу показаться, При посторонней въ отцѣ открывая подобную слабость; Но, клянусь, что впервые эти смѣлыя рѣчи Съ языка, болтать непривычнаго, нынѣ слетѣли: Ты у меня пробуждать довѣрчивость въ сердцѣ умѣешь. Добрый отецъ мой любитъ прикрасы извѣстныя въ жизни, Внѣшнихъ знаковъ любви и почтенья къ себѣ ожидаетъ: Онъ способенъ остаться довольнымъ и худшимъ слугою, Лишь бы тотъ понялъ его, а лучшимъ быть недовольнымъ». Радостно на это она отвѣчала, удвоивъ Скорость легкихъ шаговъ по тропинкѣ, почти потемнѣвшей: «Право, я надѣюсь обоимъ быть имъ угодной. Матушки вашей нравъ моему совершенно подобенъ, А наружный-то видъ для меня съ малолѣтства не новость: Франки, наши сосѣди, цѣнили въ прежнее время Вѣжливость выше всего. Дворянинъ, гражданинъ и рабочій Ею владѣлъ и ее развивалъ въ своихъ приближенныхъ. Такъ потомъ завелось и у нашихъ нѣмцевъ, что дѣти По утрамъ приходили къ родителямъ, ручки цѣлуя Да присѣдая, и чинно затѣмъ весь день провожали.
