и крикъ. Особенно страшенъ и жалокъ былъ одинъ Татаринъ, Тептярскій Казакъ: въ то время какъ я подъѣхалъ, у него изъ спинной лопатки вырѣзывали пулю, отъ чего онъ ужасно корчился и кричалъ, имѣя черное, отвратительное лицо. Лекарь подошелъ ко мнѣ, помогъ слѣзть съ лошади, и осмотрѣвъ мою голову, составилъ примочку; потомъ приложилъ компрессъ и обвязалъ ее бинтами.—Послѣ говорили мнѣ, что я былъ сшибенъ съ лошади гранатнымъ осколкомъ, который очень близко пролетѣлъ мимо головы моей: опять контузія! Фигнеръ поѣхалъ къ Генералу Милорадовичу, и представилъ ему невыгодное положеніе своей роты, въ которой безъ дѣла переранило нѣсколько канонеровъ и убило офицера. Тогда Французы не предпринимали ничего важнаго, и сраженіе прекращалось, а потому Фигнеру приказано было съ ротою отойдти къ общему парку на Можайскую дорогу, по которой уже двинулись всѣ обозы и разбитыя роты артиллеріи. Перевязанный, я присталъ къ своей ротѣ въ то время, какъ она проходила мимо. Французы не далеко находились отъ нашего тыла, и ядра ихъ долетали до дороги, по которой началось отступленіе; небольшой натискъ съ этой стороны могъ-бы произвести безпорядокъ
