ятельствахъ, кажется, неумѣстна такая муштра школьниковъ.—Да они шалятъ!—отвѣчалъ Городничій, разумѣя самъ къ чему клонилась эта шалость. Онъ былъ изъ правдивыхъ Поляковъ.
Въ Минскѣ не встрѣтилось мнѣ ничего замѣчательнаго, кромѣ унылой пустоты, и я скоро пріѣхалъ въ Бобруйскъ, гдѣ по порученію прожилъ три дня. Тутъ увидѣлъ большую дѣятельность между Инженерами, которые занимались построеніемъ недавно начатой крѣпости. Они поправляли главный парапетъ, который отъ слабости песчанаго грунта земли часто обваливался. При всей дѣятельности Инженеровъ, наружныя пристройки еще не были кончены.
На обратномъ пути отъ Бобруйска, я встрѣчалъ на почтовыхъ станціяхъ вездѣ остановки и затрудненія въ полученіи лошадей. Порядокъ, казалось, разрушался, и все выходило изъ повиновенія. Содержатели почтъ были чѣмъ-то озабочены, ямщики пьянствовали, буянили; никто не хотѣлъ смотрѣть на мою подорожную; только угрозами, или добавкою прогоновъ я могъ себѣ выхлопатывать лошадей; а на станцію Пяски принужденъ былъ послать формальную жалобу въ Литовскій Почтамтъ.
