родного моря. День не проникалъ въ его жилище такъ-же, какъ и свѣтъ отъ горящаго дуба — ночью. Только вѣтеръ съ океана гулялъ въ немъ и скользилъ слабый лучъ луны. Красная звѣзда смотрѣла на короля, дрожа отражаясь въ западной волнѣ. Смито[1] пришелъ въ залы Сельмы, Смито, другъ юности Латмора. Онъ разсказалъ о королѣ Берратона, гнѣвъ Фингала разгорѣлся. Трижды онъ хватался за копье, рѣшившись обратить свое оружіе противъ Утала, но онъ былъ слишкомъ славенъ для Утала, а потому послалъ своего сына и Тоскара. Велика была наша радость, когда мы плыли по широкому морю. Мы часто полуобнажали наши мечи, потому что еще никогда не бывали одни въ битвѣ копій.
Ночь сошла на океанъ. Вѣтеръ унесся на своихъ крыльяхъ. Холодна и блѣдна была луна. Красныя звѣзды ярче блистали на небѣ. Нашъ берегъ былъ противъ берега Берратона. Бѣлыя волны пѣнились у его скалъ. «Что за голосъ?» сказалъ Тоскаръ: «голосъ, доходящій по звучной волнѣ? Онъ сладокъ, но печаленъ, какъ голосъ умершихъ бардовъ. Я увидалъ дѣву, она сидѣла одиноко на утесѣ. Ея голова покоилась на ея бѣлоснѣжной рукѣ, ея черные волосы развѣвались по вѣтру. Послушай, сынъ Фингала, ея пѣсню, она нѣжна, какъ журчанье ручейка. Мы вошли въ безмолвную пристань и слушали дѣву ночи.
«Долго-ли еще будете вы катиться вокругъ меня, голубыя дрожащія волны океана? Жилищемъ моимъ не всегда была пещера у шелестящаго дерева, пиры были блестящи въ залахъ Тортомы[2], мой отецъ любилъ мой голосъ, юноши любовались моей красотой, имъ нравилась темно-волосая Нинатома[3]. Но пришелъ ты, Уталъ, какъ солнце на небо. Сердца всѣхъ дѣвушекъ принадлежали тебѣ, сынъ щедраго Лартмора. Зачѣмъ-же оставляешь ты меня одинокой среди ревущихъ волнъ? Омрачена-ли душа моя твоею смертью? Поднимала-ли моя бѣлая
- ↑ Smithо — во всякомъ случаѣ, не кельтское имя.
- ↑ Дочь Тортома, увезеаная Уталомъ и заключенная имъ въ пещерѣ.
- ↑ Nina-thoma.
родного моря. День не проникал в его жилище так-же, как и свет от горящего дуба — ночью. Только ветер с океана гулял в нем и скользил слабый луч луны. Красная звезда смотрела на короля, дрожа отражаясь в западной волне. Смито[1] пришел в залы Сельмы, Смито, друг юности Латмора. Он рассказал о короле Берратона, гнев Фингала разгорелся. Трижды он хватался за копье, решившись обратить свое оружие против Утала, но он был слишком славен для Утала, а потому послал своего сына и Тоскара. Велика была наша радость, когда мы плыли по широкому морю. Мы часто полуобнажали наши мечи, потому что еще никогда не бывали одни в битве копий.
Ночь сошла на океан. Ветер унесся на своих крыльях. Холодна и бледна была луна. Красные звезды ярче блистали на небе. Наш берег был против берега Берратона. Белые волны пенились у его скал. «Что за голос?» сказал Тоскар: «голос, доходящий по звучной волне? Он сладок, но печален, как голос умерших бардов. Я увидал деву, она сидела одиноко на утесе. Её голова покоилась на её белоснежной руке, её черные волосы развевались по ветру. Послушай, сын Фингала, её песню, она нежна, как журчанье ручейка. Мы вошли в безмолвную пристань и слушали деву ночи.
«Долго ли еще будете вы катиться вокруг меня, голубые дрожащие волны океана? Жилищем моим не всегда была пещера у шелестящего дерева, пиры были блестящи в залах Тортомы[2], мой отец любил мой голос, юноши любовались моей красотой, им нравилась темно-волосая Нинатома[3]. Но пришел ты, Утал, как солнце на небо. Сердца всех девушек принадлежали тебе, сын щедрого Лартмора. Зачем-же оставляешь ты меня одинокой среди ревущих волн? Омрачена ли душа моя твоею смертью? Поднимала ли моя белая
