| 67 | АСК | БОГОСЛОВСКАЯ | АСК | 68 |
Конечная цѣль аскетизма есть обожествленіе человѣка по подобію того обожествленія, какого достигло человѣчество въ Лицѣ Іисуса Христа. Παρθενία — дѣвство ведетъ къ παρθεΐα — обожествленію (еп. Меѳод. патар. — «О дѣвствѣ»).
Весь процессъ христіанскаго аскетизма на языкѣ нравственной типики обыкновенно мыслится подъ образомъ странствованія евреевъ изъ Египта въ землю обѣтованную. Тѣ или другіе случаи изъ жизни еврейскаго народа за этотъ періодъ обыкновенно полагаются въ прототипъ тѣхъ или другихъ состояній подвижника. Такъ египетское рабство берется во образъ рабства человѣка страстямъ, выходъ евреевъ изъ Египта и вступленіе въ пустыню знаменуетъ рѣшимость и вступленіе человѣка на путь подвижничества, нападеніе Амалика и ропоты евреевъ являются образами обуреванія аскета уныніемъ и искушеніями, Моисей — прототипъ старца-руководителя, сношеніе евреевъ съ иноплеменными народами — образъ участія аскета въ общественномъ благѣ и вступленіе въ землю обѣтованную — образъ духовнаго субботствованія подвижника.
7) Представленныя сужденія объ аскетизмѣ вообще и христіанскомъ въ частности могутъ быть выражены вь слѣдующихъ трехъ положеніяхъ. 1) Аскетизмъ вообще, какъ борьба духа со страстями, и какъ родъ жизни, одновременно охватывающій личное спасеніе и общественную дѣятельность человѣка, есть разумная форма жизни и, слѣдовательно, желательная. 2) Христіанскій аскетизмъ, какъ благословленный или освященный Христомъ и глубоко раскрытый Его истинными послѣдователями — отцами подвижниками, по своему существу, есть родъ жизни самобытный и самостоятельный. 3) Аскетизмъ есть принадлежность религіи. Современное общество во многихъ своихъ членахъ, опираясь частію на достояніе подобной себѣ старины, частію на свои собственныя соображенія, однако оспариваетъ эти три положенія, высказываясь объ нихъ въ иномъ смыслѣ.
Такъ прежде всего противъ аскетизма существовало и существуетъ направленіе, совсѣмъ отрицающее его бытіе. Это направленіе имѣетъ два развѣтвленія: одно принадлежитъ матеріалистамъ и эпикурейцамъ, а другое — такъ назыв. общественникамъ. Матеріалисты и эпикурейцы, не изслѣдуя обстоятельно подвижничества, прямо отвергаютъ его, какъ родъ жизни совершенно противоположный началамъ ихъ жизни. По сужденію ихъ, будто-бы аскетизмъ навязываетъ человѣку жизнь на началахъ духа, коего нѣтъ, и отрицаніемъ страстей будто бы обезцвѣчиваетъ жизнь человѣческую. Конечно, если нѣтъ ничего общаго въ основахъ доктринъ, то нельзя ожидать и согласія между выходящими изъ этихъ доктринъ взглядами на жизнь. Вслѣдствіе этого собственно и разбора объ отношеніи матеріализма и эпикурейства къ аскетизму не слѣдовало бы дѣлать. Доктрины матеріализма и эпикурейства соображаютъ въ аскетизмѣ такъ же, какъ соображаетъ какой-нибудь мастеръ въ извращенно и поверхностно знакомомъ ему ремеслѣ. Тѣмъ не менѣе въ опроверженіе ихъ можно поставить вопросы: дѣйствительно ли не существуетъ человѣческій духъ и дѣйствительно ли упоеніе страстями составляетъ правильную жизнь? Сознаніе человѣка о самомъ себѣ, какъ творческой личности, изобличаетъ несостоятельность матеріализма. Это сознаніе ясно и непосредственно говоритъ человѣку, если только онъ искренно прислушивается къ нему, что онъ одновременно есть и вещь міра и болѣе, чѣмъ вещь. Я — рабъ, я — царь; я — червь, я — Богъ. Вещь міра — онъ по тѣлу, болѣе чѣмъ вещь — по духу. Ложь эпикурейства съ его воспѣваніемъ страстей дѣлается явною изъ понятія о страсти и ея слѣдствіяхъ. Страсть есть злострадательное, противоестественное состояніе души и тѣла; слѣдствія ея — потоки крови и слезъ. Страсть вноситъ въ жизнь отнюдь не красоту, но безобразіе. Это — голосъ исторіи и опыта, признаваемый почти что всѣми людьми, за исключеніемъ только ослѣпленныхъ эпикурейцевъ, кои въ пылу
