„Я вернусь къ вамъ потомъ. Я вернусь къ вамъ съ Царевной“.
Такъ молилъ я своихъ на своемъ кораблѣ.
„Отпустите меня“.—Но съ угрюмостью гнѣвной
Мнѣ твердили они о добрѣ и о злѣ.
5 Упадала въ мой слухъ ихъ ворчня однозвучно.—
„Что жь, мы будемъ здѣсь слушать морской этотъ гулъ?“—
И мнѣ стало межь ними такъ скучно, такъ скучно,
Что я прыгъ съ корабля ихъ, и вотъ, утонулъ.
О, счастливый прыжокъ! Ты навѣки избавилъ 10 Человѣка Земли, но съ морскою душой.
Въ тѣснотѣ корабля я своихъ тамъ оставилъ,
И съ тобой я, Морская Царевна, я твой.
День и ночь хороводы намъ водятъ ундины,[1]
Аметисты въ глазахъ у Морского Царя, 15 Головой онъ тряхнетъ,—и иныя картины,
Утро нашей Земли, дней послѣднихъ Заря.
Сказки рыбокъ морскихъ такъ безгласно-напѣвны,
Точно души проходятъ, дрожа по струнамъ.
И мечтать на груди у тебя, у Царевны,— 20 О, товарищи дней, не вернуться мнѣ къ вамъ!
«Я вернусь к вам потом. Я вернусь к вам с Царевной».
Так молил я своих на своём корабле.
«Отпустите меня». — Но с угрюмостью гневной
Мне твердили они о добре и о зле.
5 Упадала в мой слух их ворчня однозвучно. —
«Что ж, мы будем здесь слушать морской этот гул?» —
И мне стало меж ними так скучно, так скучно,
Что я прыг с корабля их, и вот, утонул.
О, счастливый прыжок! Ты навеки избавил 10 Человека Земли, но с морскою душой.
В тесноте корабля я своих там оставил,
И с тобой я, Морская Царевна, я твой.
День и ночь хороводы нам водят ундины,[1]
Аметисты в глазах у Морского Царя, 15 Головой он тряхнёт, — и иные картины,
Утро нашей Земли, дней последних Заря.
Сказки рыбок морских так безгласно-напевны,
Точно души проходят, дрожа по струнам.
И мечтать на груди у тебя, у Царевны, — 20 О, товарищи дней, не вернуться мне к вам!
