И мы вздрогнемъ, и мы упадемъ,
И, рыдая, сплетемся, какъ змѣи,
На холодномъ полу галереи
Въ полумракѣ ночномъ.
Но, подъ тѣмъ же таинственнымъ звономъ,
Я нащупаю горло твое,
Я сдавлю его страстно, — и все
Будетъ кончено стономъ.
И мы вздрогнем, и мы упадем,
И, рыдая, сплетемся, как змеи,
На холодном полу галереи
В полумраке ночном.
Но, под тем же таинственным звоном,
Я нащупаю горло твое,
Я сдавлю его страстно, — и все
Будет кончено стоном.
Холодная ночь надъ угрюмою Сеной,
Да мѣсяцъ, блестящій въ раздробленной влагѣ,
Да трупъ позабытый, обрызганный пѣной.
Здѣсь слышала стоны, и звяканья шпаги
Холодная ночь надъ угрюмою Сеной,
Смотрѣла на подвигъ любви и отваги.
И мѣсяцъ, блестящій въ раздробленной влагѣ,
Дрожалъ, негодуя, предъ низкой измѣной…
И слышались стоны, и звякали шпаги.
Но трупъ позабытый, обрызганный пѣной,
Безмолвенъ, какъ въ тихомъ, родномъ саркофагѣ.
Холодная ночь надъ угрюмою Сеной
Холодная ночь над угрюмою Сеной,
Да месяц, блестящий в раздробленной влаге,
Да труп позабытый, обрызганный пеной.
Здесь слышала стоны, и звяканья шпаги
Холодная ночь над угрюмою Сеной,
Смотрела на подвиг любви и отваги.
И месяц, блестящий в раздробленной влаге,
Дрожал, негодуя, пред низкой изменой…
И слышались стоны, и звякали шпаги.
Но труп позабытый, обрызганный пеной,
Безмолвен, как в тихом, родном саркофаге.
Холодная ночь над угрюмою Сеной
