И, мимо проходя тропой,
Благословилъ ихъ Царь Лѣсной.
Храня лица спокойный видъ,
Сошелъ на утро Гуго Твидъ
Съ ватагой слугъ въ свою тюрьму.
Чуть факелы вспугнули тьму, —
Всѣ вдругъ поникли головой:
Лежалъ предъ ними трупъ нѣмой.
Была Гертруда хороша,
Какъ будто грѣшная душа
Съ восторгомъ отошла, предъ тѣмъ
Увидѣвъ благостный Эдемъ.
Казалось: спитъ Гертруда, сжавъ
Въ рукѣ пучекъ цвѣтовъ и травъ.
И было явно всѣмъ, что тутъ
Не нуженъ больше грозный судъ!
И въ тотъ же день бѣднякъ-пастухъ,
Свирѣлью услаждая слухъ,
Привелъ овецъ къ Проклятымъ Пнямъ,
И трупъ нашелъ, простертый тамъ.
Графъ Робертъ словно тихо спалъ.
Высокій посохъ и кинжалъ
Лежали близъ, въ травѣ густой.
Былъ графъ прекрасенъ, какъ живой,
И, мимо проходя тропой,
Благословил их Царь Лесной.
Храня лица спокойный вид,
Сошел на утро Гуго Твид
С ватагой слуг в свою тюрьму.
Чуть факелы вспугнули тьму, —
Все вдруг поникли головой:
Лежал пред ними труп немой.
Была Гертруда хороша,
Как будто грешная душа
С восторгом отошла, пред тем
Увидев благостный Эдем.
Казалось: спит Гертруда, сжав
В руке пучок цветов и трав.
И было явно всем, что тут
Не нужен больше грозный суд!
И в тот же день бедняк-пастух,
Свирелью услаждая слух,
Привел овец к Проклятым Пням,
И труп нашел, простертый там.
Граф Роберт словно тихо спал.
Высокий посох и кинжал
Лежали близ, в траве густой.
Был граф прекрасен, как живой,
