„Ты — мой, моей рукой отмѣченъ,
И я, увѣренная, жду.
Играй, безуменъ и безпеченъ,
Отъ счастья смѣйся, плачь въ бреду. —
Ты вдругъ очнешься, въ часъ закатный,
Поймешь мой зовъ, лишь сердцу внятный,
И съ воплемъ крикнешь мнѣ: иду!
Ты многимъ клялся: буду вѣренъ!
Ты многимъ говорилъ: я — твой!
Но неизмѣненъ и размѣренъ
Событій трепетъ роковой.
Что было, — только предвѣщанья,
Что было, — лишь знаменованья
Того, что быть должно со мной!
Ты самъ не понялъ, не извѣдалъ
Своей послѣдней глубины,
Ты душу радостности предалъ,
Какъ зыби медленной волны.
Я жду тебя съ мечомъ разящимъ.
Въ быломъ, въ грядущемъ, въ настоящемъ —
Мнѣ дни твои обречены!“
«Ты — мой, моей рукой отмечен,
И я, уверенная, жду.
Играй, безумен и беспечен,
От счастья смейся, плачь в бреду. —
Ты вдруг очнешься, в час закатный,
Поймешь мой зов, лишь сердцу внятный,
И с воплем крикнешь мне: иду!
Ты многим клялся: буду верен!
Ты многим говорил: я — твой!
Но неизменен и размерен
Событий трепет роковой.
Что было, — только предвещанья,
Что было, — лишь знаменованья
Того, что быть должно со мной!
Ты сам не понял, не изведал
Своей последней глубины,
Ты душу радостности предал,
Как зыби медленной волны.
Я жду тебя с мечом разящим.
В былом, в грядущем, в настоящем —
Мне дни твои обречены!»
