кимъ образомъ мнѣ управиться со всѣми публичными женщинами, которыя тамъ находятся: чтобъ ни одна не ушла отъ меня безъ прибыли для себя.
— Ха, ха, ха! — засмѣялся Пантагрюэль.
А Карпалимъ замѣтилъ:
— Чортъ побери, вѣдь и я малый не промахъ!
— А про меня-то вы и забыли, — сказалъ Эстенъ.
— Будь спокоенъ, — отвѣчалъ Панургъ, уступимъ тебѣ самыхъ толстыхъ и здоровыхъ.
— Какъ, — замѣтилъ Эпистемонъ, всѣ будутъ кататься, а я буду саночки возить? Чортъ меня побери, если я допущу это. Мы поступимъ по праву войны: qui potest capere capiat.
— Нѣтъ, нѣтъ, — говорилъ Панургъ, ты будешь на равной ногѣ со всѣми нами.
А добрый Пантагрюэль со смѣхомъ слушалъ эти рѣчи, но, наконецъ, замѣтилъ:
— Вы разсчитываете безъ хозяина. Я очень боюсь, что еще до наступленія ночи у васъ пропадетъ всякая охота къ гульбѣ, потому что васъ здорово угостятъ и пиками и копьями.
_p._57.png)
— Ба, — отвѣчалъ Эпистемонъ, — мы ихъ всѣхъ изжаримъ, или сваримъ, и искрошимъ, какъ начинку для пирога. Ихъ не такъ много, какъ было у Ксеркса, потому что у того было триста тысячъ воиновъ, если вѣрить Геродоту и Трогу Помпею, и однако Ѳемистоклъ разбилъ ихъ всѣхъ. Ради Бога, не опасайтесь.
— Ба, — отвѣчалъ Панургъ, — мы ихъ шапками закидаемъ. Спуску не будетъ ни мужчинамъ, ни женщинамъ.
— Если такъ, дѣти, — сказалъ Пантагрюэль, — то пора въ путь.
ким образом мне управиться со всеми публичными женщинами, которые там находятся: чтоб ни одна не ушла от меня без прибыли для себя.
— Ха, ха, ха! — засмеялся Пантагрюэль.
А Карпалим заметил:
— Чёрт побери, ведь и я малый не промах!
— А про меня-то вы и забыли, — сказал Эстен.
— Будь спокоен, — отвечал Панург, уступим тебе самых толстых и здоровых.
— Как, — заметил Эпистемон, все будут кататься, а я буду саночки возить? Чёрт меня побери, если я допущу это. Мы поступим по праву войны: qui potest capere capiat.
— Нет, нет, — говорил Панург, ты будешь на равной ноге со всеми нами.
А добрый Пантагрюэль со смехом слушал эти речи, но, наконец, заметил:
— Вы рассчитываете без хозяина. Я очень боюсь, что еще до наступления ночи у вас пропадет всякая охота к гульбе, потому что вас здорово угостят и пиками и копьями.
— Ба, — отвечал Эпистемон, — мы их всех изжарим, или сварим, и искрошим, как начинку для пирога. Их не так много, как было у Ксеркса, потому что у того было триста тысяч воинов, если верить Геродоту и Трогу Помпею, и однако Фемистокл разбил их всех. Ради Бога, не опасайтесь.
— Ба, — отвечал Панург, — мы их шапками закидаем. Спуску не будет ни мужчинам, ни женщинам.
— Если так, дети, — сказал Пантагрюэль, — то пора в путь.
— Прежде чѣмъ уйти отсюда, — сказалъ Пантагрюэль, — я хочу соорудить въ этомъ мѣстѣ великолѣпный трофей, въ память нашей доблести.
— Прежде чем уйти отсюда, — сказал Пантагрюэль, — я хочу соорудить в этом месте великолепный трофей, в память нашей доблести.
