тряпка. Смотришь на эту штуку — в диву даешься. Я вообще сомнительно отношусь к мощам. Ведь наш брат всего навидался. Восторгов часто служил возле этой штуки молебны. Мы все думали: странно, — зачем шпала к нам эта чужая штука? При Восторгове все больше в церковь ходили благочестивые купцы да министры, графиня Игнатьева, князья Голицыны, графы Шуваловы, ну… хвостотрепки-богомолки, конечно.
Председатель. Вот вы опять говорите: „хвостотрепки-богомолки”. Ведь это ваши кормилицы, кто это такие?
Диакон Белоусов. А это бабы, что за попами путаются. Это у меня нечаянно вырвалось так… у следователя…
Председатель. Почему же вы сейчас сознательно повторили это выражение?.. Как вы относитесь к своей пастве? Как вы вообще относитесь в темной массе, т.-е. к посещающим службу вашего собора?
Диакон Белоусов (мнется)… Да есть группы богомольцев, что иного названия не заслуживают. А из темной массы на меня никто не обижался. Я со всеми ласков и удовлетворяю молитвою, служу аккуратно. Мы ведь поставлены по-молчалински: „В мои лета не надо сметь свои суждения иметь".
Председатель. Ну, а как вы относитесь к мощам и к чудесам?
Диакон Белоусов. Свидетелем чудес не был. Сказать откровенно… мощи, — чистейший абсурд. У нас в соборе несколько раз полыхали раку и Василия и Иоанна Блаженных. Я опускался вниз и подымался (свидетель хохочет). Земля — и того довольно.
Председатель. Ну, а какие ваши заработки от этих занятий?
Диакон Белоусов. Теперь — плохо дело. Теперь я служу по бухгалтерской части в квартальном хозяйстве. Я хорошо знаю двойную бухгалтерию. Ну, а ранее я получал бесплатную квартиру, отопление, освещение, тысячи две жалованья, ну, и прималивали…
Обвинитель. Сколько же вы ежемесячно „прималивали"?
Диакон Белоусов. Книг не ведем. На совесть работаем.
Обвинитель. Вы служите и в церкви, и на Советской службе. На какой же службе вы служите по убеждениям?
Диакон Белоусов. На обоих. Я демократ.
Демократ садится.
Допрашивается диакон Недоумов.
„Мощи Гавриила не наши, привозные. Молебны служили Ковалевский и Кузнецов. Когда привезли их в Восторгову, собор снесся с епархиальным начальством. Все по-хорошему. Ну, а что там написано—не читал. Не наше дело. Мы только припеваем.
Обвинитель. Что вы подразумеваете под мощами „нашими и чужими"?
Диакон Недоумов. Наши мощи — это мощи Василия и Иоанна Блаженных. Им я служу и от них живу 22 года. С ними мы сроднились. А этот Гавриил, помилуйте!.. Стоит ящик, иконка, дырочка да тряпочка — чудно разыграно.
Обвинитель. Кто должен давать об’яснения о достопримечательностях собора?
Диакон Недоумов. Смотря кто приходит… Придет высокопоставленная особа, великий князь, тогда является настоятель. Ну, а обыкновенно — сторожа. Должна быть и разница. Мне-то все равно, что там говорят по части археологии. Наше дело— помогать молиться. Я — убежденный христианин.
Председатель. Вы не верили в этичность нахождения ящика Гавриила и молчали. Но ведь убежденных христиан жгли на кострах, четвертовали, пытали, — а они говорили правду.
Диакон Недоумов. Не должен лезть — куда не следует. А протестовал я молчанием…
К судейскому столу подходит церковный староста, купец Щербаков.
„Я ничего не знаю. Пришел в субботу, приду в воскресенье. Соберу деньги с ящика, подсчитаю да поделю их. Меня патриарх Тихон просил согласиться на пост церковного старосты, ну, отказать в таком случае, сами понимаете, нельзя. Назначен я по рекомендации самого Восторгова. Он часто ходил ко мне в гости. Как-то я послал ему со своей рыбокоптильни сига — ну, и познакомились) Ведь церковный староста — это караульный ящика. Порядки церкви меня не касаются.
Обвинитель. Правильно-ли я формулирую вашу роль, — как подставного церковного старосты?
Щербаков. Правильно. Ошибки нет.
Свидетели т.т. Антонов, Баскаков, Клемент подтверждают показания, данные ими на предварительном следствии.
Допрашивается псаломщик Воронцов.
„Я — псаломщик. Служу 8 лет. Гавриил признан нашею церковью святым. По-
