только в Советской России, а и во всем мире нет такого уголка, где бы судьба трудящихся не зависела от исхода нашей борьбы. Передовой отряд пролетариата, а затем и широкие его массы, а за ними и крестьянин — все более и более усваивают ту простую истину, что весь трудящийся народ сознательно должен быть распределенным на различные отряды, производящие те или иные нужные для общей жизни всего механизма ценности, исполняющие те или иные необходимые для общества трудящихся работы и повинности. Для коммуниста пролетария это ясно, хотя еще до сих пор в нашем Советском строе большинство этих ценностей имеет таинственный вид товара, а распределение сил далеко еще не планомерно. Но для многих крестьян это еще не ясно, этому мешает их производственный и торговый индивидуализм, непонимание всего общественного процесса в целом, точка зрения своей колокольни, своих пудов хлеба, которые они продают по спекулятивным ценам или прячут от рабочего государства.
Старое религиозное мировоззрение крестьянина, внушавшее ему покорность судьбе и убеждение, что Господь Бог управляет рынком, т.-е. ценами, севооборотом, дождичком, войной, его личной судьбой и т. д., явно, фактически становится теперь теоретическим оправданием всяческой спекуляции, шкурничества, эксплоатации, всяческой реакции и тьмы. Лозунг: „за веру православную, угнетенную большевиками“, в сущности теперь выражает: „долой государственные повинности, твердые цены, Компрод, т.-е. общественное распределение, воинскую повинность, т.-е. защиту республики, и да здравствует старая свобода спекуляции, мешочничества, свободная конкуренция сильнейшего со слабейшим, да здравствует пришествие помещика, капиталиста и царя“.
Однако крестьянин все более и более начинает сознавать, куда влекут эти лозунги, и деревня быстро поняла, какое значение имеет поповская проповедь в смысле ее социальной морали и какие в сущности элементы русского старого общества эта мораль об’единяет. Правильно знакомясь с нашим отношением к его религии и к религии вообще, с нашими декретами, крестьянин начинает понимать, кому выгодно стравить его с пролетариатом, разжигая его религиозный фанатизм. Но процесс понимания лишь развивается и идет не так быстро, как нам бы хотелось. Религия занимает еще большое место в жизни крестьянина, особенно та сторона этой религии, которую приходится назвать религиозной магией. Крестьянин не имеет еще тех знаний, которые научно осмысливали бы его трудовые процессы, не имеет и технических способов, достаточно гарантирующих успех его деятельности. Как и тысячу лет тому назад, ему ежегодно, вот сейчас, надо пахать и сеять, производить тысячу хозяйственных процессов, руководствуясь своей собственной наукой, которую он получил не в агрономической школе, а в наследство от своих отцов и дедов и которая вся систематизирована в виде религиозных его верований и преданий, заветов предков и т. п.
Из этого видно, что религия крестьянина не есть просто глупость или тупость. Возьмем для примера православный календарь. Земледельцу было и всегда будет необходимо разделить весь годовой цикл его работ, разбить на известные сроки, указывающие ему, когда какую работу надо начинать. Следовательно, год надо разделить какими-то вехами; если пахарь не знает современной астрономии, метеорологии, химии и т. д., он обязан руководствоваться своей традиционной наукой, имеющей религиозную форму, в какой он получает ее из заветов, преданий, рецептов, примет, полученных от отца, деда, справками у попа, этого официального хранителя деревенского календаря. Календарем этим зафиксировано, что надо делать на Егория, на Петра и Павла и т. д. Весь производственный процесс крестьянина связан таким образом с религиозным миром святых и богов, как бы заведующих этими процессами, и пока вся его астрономия, космография, химия, метеорология и т. д. работает при непременном участии бога или одного из его угодников, он крепко держится за свою религию, ибо настоящей науке он не обучен, и технические его приемы, за неимением или недостатком лучших, ставят результат его деятельности (урожай) в сильнейшую зависимость от непредвиденных или неотразимых случайностей, принимавших в его мозгу вид божественного произвола, божьей воли. Поэтому-то при засухе он служит этой божьей воле через попа умилостивительный молебен. Но прост тот деревенский священник, который ныне не хранит у себя в кабинете, подальше от любопытных крестьянских глаз, барометра. Поп не станет служить
