бы на него сердиться, если бы и хотѣлъ. Кто страдаетъ отъ его чудачествъ? Только онъ самъ. Видите ли, онъ забралъ себѣ въ голову, что не расположенъ къ намъ и не хочетъ притти обѣдать. Ну, и что же? Онъ же и теряетъ, хотя, правда, немного.
— А по-моему, онъ лишился очень хорошаго обѣда,—прервала племянница Скруджа.
Всѣ подтвердили ея слова, и съ тѣмъ большимъ основаніемъ, что обѣдъ былъ конченъ, и всѣ собрались вокругъ стола за десертомъ при свѣтѣ лампы.
— Мнѣ очень пріятно это слышать,—сказалъ племянникъ Скруджа,—ибо я не очень-то довѣряю искусству молодыхъ хозяекъ. Вы что скажете, Топперъ?
Очевидно, имѣя виды на одну изъ сестеръ племянницы Скруджа, Топперъ отвѣтилъ, что холостякъ—человѣкъ жалкій, отверженный и не имѣетъ права выражать своего мнѣнія по этому поводу. Одна изъ сестеръ племянницы Скруджа, полная дѣвушка въ кружевной косынкѣ (не та, у которой были розы), покраснѣла при этихъ словахъ.
— Продолжай же, Фредъ,—сказала племянница Скруджа, захлопавъ въ ладоши.—Никогда онъ не договариваетъ того, что начнетъ. Смѣшной человѣкъ!
Снова племянникъ Скруджа, такъ расхохотался, что невозможно было не заразиться его веселіемъ. Всѣ единодушно послѣдовали его примѣру, хотя сестра племянницы Скруджа, полная дѣвушка, желая удержаться отъ смѣха, усиленно нюхала ароматическій уксусъ.
— Я хотѣлъ только сказать,—промолвилъ племянникъ Скруджа,—что слѣдствіемъ его нерасположенія къ намъ и нежеланія повеселиться вмѣстѣ съ нами выходитъ то, что онъ теряетъ много прекрасныхъ минутъ, которыя, конечно, не принесли бы ему вреда. Все же, думаю,
