показалъ комнату при дневномъ свѣтѣ,—комнату, гдѣ была мать съ дѣтьми. Она тревожно ожидала кого-то, расхаживая взадъ и впередъ по комнатѣ и вздрагивая при малѣйшемъ звукѣ, смотря то въ окно, то на часы. Несмотря на всѣ усилія, она не могла приняться за иглу и едва переносила голоса играющихъ дѣтей.
Наконецъ, услышавъ давно ожидаемый стукъ, она поспѣшно подошла къ двери и встрѣтила своего мужа. Это былъ еще молодой человѣкъ, но лицо его уже носило отпечатокъ утомленія, заботъ и горя. Выраженіе его лица свѣтилось какою-то радостью, которой онъ, повидимому, стыдился, которую онъ старался подавить.
Онъ сѣлъ за обѣдъ, подогрѣвавшійся для него, и когда она, послѣ долгаго молчанія, нѣжно спросила, какія новости, онъ, казалось, затруднился, что отвѣтить.
— Хорошія или дурныя?—спросила она, желая вывести его изъ этого затрудненія.
— Дурныя,—отвѣтилъ онъ.
— Мы разорены въ конецъ?
— Нѣтъ, еще осталась надежда, Каролина.
— Если онъ смилостивится,—сказала пораженная женщина,—то, конечно, еще не все пропало, если бы случилось такое чудо, осталась бы нѣкоторая надежда.
— Ему уже теперь не до того: онъ, умеръ,—сказалъ ея мужъ.
Судя по выраженію лица, Каролина была кроткимъ, терпѣливымъ существомъ—и все-таки она не могла скрыть своей радости при этомъ извѣстіи. Но въ слѣдующее мгновеніе она уже раскаялась, подавивъ голосъ сердца.
— Значитъ, это правда,—то, что вчера вечеромъ сказала мнѣ эта полупьяная женщина,—я о ней уже разсказывала тебѣ,—когда я хотѣла повидаться съ нимъ и попросить отсрочки на недѣлю. Значитъ, это была не простая отговорка, не желаніе отдѣлаться отъ меня, но совершеннѣй-
