подумалъ съ минуту и сказалъ: «Пусть они кинутъ жребій, который рѣшитъ, кому изъ троихъ надо умереть; остальные-же двое пусть останутся живы».
— Ну, и что-же, папа, они кинули жребій? Который-же долженъ изъ нихъ умереть, — бѣдный?
— Нѣтъ, они отказались.
— Отчего, папа?
— Они сказали, что тотъ, кому выпадетъ жребій, пойдетъ на смерть добровольно, значитъ, совершилъ-бы самоубійство; они-же всѣ трое христіане, а Св. Писаніе запрещаетъ самимъ распоряжаться своею жизнью. Они лучше согласны умереть всѣ трое, разъ судъ постановилъ казнить ихъ.
— Какъ это казнить?
— Это значитъ — разстрѣлять.
Опять шаги! Или это вѣтеръ? Нѣтъ, то дѣйствительно шаги, бой барабановъ, звуки трубъ...
— Откройте — именемъ закона! — раздается громкій голосъ за дверью.
— Папочка, солдаты, я люблю солдатъ! Дай я впущу ихъ, позволь мнѣ. Она соскочила съ колѣнъ, подбѣжала къ двери и открыла ее настежь:
— Войдите, войдите. Папа, это гренадеры! Я знаю гренадеровъ!
Отрядъ вошелъ и выстроился въ линію, офицеръ отдалъ честь. Полковникъ молча всталъ и отвѣтилъ тѣмъ-же; жена его, блѣдная какъ смерть,
