ности своей нещадившій никого и ничего, въ оправданіе своихъ дѣлъ, писалъ кн. Курбскому, потомку благ. князя Ѳеодора: «князь Ѳеодоръ Ростиславичь, прародитель вашъ, въ Смоленскѣ на пасху колики крови проліялъ есть и во святыхъ причитается»[1]. Лѣтопись вотъ что говоритъ: «князь Ѳеодоръ ярославскій собралъ много войска и пошелъ войною къ Смоленску противъ племянника своего Александра Глѣбовича и бившись отступилъ и возвратился въ Ярославль»[2], или какъ другая лѣтопись говоритъ: «бился много дней у города и не взялъ его, ибо тотъ былъ весьма крѣпокъ, и возвратился въ Ярославль»[3]. Если кн. Ѳеодоръ не могъ войти въ городъ, а бился только подъ городомъ: то и не могъ онъ пролить много крови. Слѣд. грозный царь въ желаніяхъ оправдать свою дикую жестокость говоритъ болѣе, чѣмъ надлежало сказать о св. князѣ. По внушенію самолюбія извиняемъ мы свои слабости примѣрами святыми, вовсе къ намъ непримѣнимыми.
По возвращеніи изъ Смоленска благов. князь, отягченный старостію, сталъ чувствовать близость смерти. Въ сентябрѣ 1298 г. лежалъ онъ больнымъ. Сент. 18 ударили въ колокола на дворѣ у св. Богородицы. На княжій дворъ собрался народъ и поднялся плачъ. Князя понесли, по его желанію, чрезъ весь городъ въ монастырь Спасскій. — Когда поставили его здѣсь въ притворѣ церковномъ: на вопросъ игумена: что пришелъ, брате? желаешь ли сподобиться ангельскаго образа? Князь, поднявъ руки къ
