бытіе: возсоединеніе съ православною церковью послѣдней греко-уніатской епархіи въ Россіи — Холмской. Въ день Благовѣщенія, депутація, состоявшая изъ администратора епархіи, протоіерея Поппеля, соборныхъ протоіереевъ и всѣхъ благочинныхъ Люблинской и двухъ уѣздовъ Сѣдлецкой губерній, а также изъ выборныхъ отъ прихожанъ, вручила императору въ Зимнемъ дворцѣ всеподданнѣйшее о томъ прошеніе и соборное постановленіе епархіальнаго духовенства. „Выслушавъ съ особеннымъ удовольствіемъ“, отвѣчалъ Государь, „ваши заявленія, я прежде всего благодарю Бога, котораго благодать внушила вамъ благую мысль возвратиться въ лоно Православной Церкви. Къ ней принадлежали предки ваши и она, въ настоящее время, съ распростертыми объятіями, принимаетъ васъ. Благодарю васъ за то утѣшеніе, которое вы мнѣ доставили, вѣрю вашей искренности, и уповаю на Бога, что Онъ подкрѣпитъ васъ на томъ пути, который вы нынѣ добровольно избрали“.
Императоръ Александръ готовился предпринять обычную поѣздку за границу для пользованія водами въ Эмсѣ, когда на долю его выпало выступить рѣшающимъ посредникомъ въ зарождавшейся между Германіею и Франціею, распрѣ и спасти миръ Европы отъ грозившей ему опасности.
Взаимныя отношенія Германіи и Франціи начали обостряться очень скоро по окончаніи франко-нѣмецкой войны. Уже въ 1874 году упоминаніе нѣсколькими французскими епископами, въ окружныхъ посланіяхъ къ своей паствѣ, объ утраченныхъ Франціею Лотарингіи и Эльзасѣ, послужило поводомъ къ грозньмъ протестамъ берлинскаго Двора. Но главною причиною его раздраженія была изумительная быстрота, съ которою Франція оправилась отъ своихъ пораженій и возстановила, разгромленныя въ 1870—71 годахъ, военныя свои силы. Весною 1875 года, въ дипломатическихъ кругахъ Берлина и въ оффиціозной нѣмецкой печати усиленныя вооруженія Франціи выдавались за желаніе ея возобновить борьбу съ Германіей, тогда какъ въ Парижѣ подозрѣвали самого князя Бисмарка въ намѣреніи напасть на Францію, прежде, чѣмъ она успѣетъ преобразовать и усилить свою армію и укрѣпить границу. Понятна тревога, возбужденная во французскомъ правительствѣ этими опасеніями. Герцогу Деказу, вскорѣ по избраніи маршала Макъ-Магона президентомъ французской республики занявшему постъ министра иностранныхъ дѣлъ, единственнымъ спасеніемъ представлялось обращеніе къ покровительству русскаго Императора. Въ началѣ апрѣля, возвратившійся изъ отпуска, французскій посолъ въ Петербургѣ, генералъ Лефло, обратилъ вниманіе князя Горчакова на опасность, угрожавшую Франціи изъ Берлина. Канцлеръ отрицалъ предполагаемыя у Бисмарка намѣренія, приписывая толки о войнѣ желанію его повліять на депутатовъ рейхстага съ цѣлью добыть ихъ согласіе на потребованные имперскимъ правительствомъ новые военные кредиты, но въ видѣ заключенія преподалъ такой совѣтъ: „будьте сильны, очень сильны (il faut sous rendre forts, très forts). Тогда посолъ ознакомилъ министра съ полученными французскимъ правительствомъ довѣрительными свѣдѣніами, сводившимися къ тому, что рѣшенное въ Берлинѣ нападеніе на Францію непремѣнно состоится не далѣе, какъ въ слѣдующемъ сентябрѣ, и заключилъ выраженіемъ надежды, что Императоръ Александръ и его канцлеръ не допустятъ до такого насилія, гибельнаго не только для Франціи, но и для всей Европы. Князь Горчаковъ успокоилъ Лефло увѣреніемъ, что Россія сдѣлаетъ все, отъ нея зависящее, чтобы склонить берлинскій Дворъ къ умѣренности и къ миру, и что самъ Государь воспользуется своимъ предстоящимъ проіздомъ чрезъ Берлинъ, чтобы повліять въ этомъ смыслѣ на императора Вильгельма. Нѣсколько дней спустя, Императоръ Александръ, принявъ генерала Лефло въ частной аудіенціи, выразилъ ему удовольствіе по поводу состоявшагося принятія французскимъ національнымъ собраніемъ конституціоннаго закона, какъ залога правительственной устойчивости и прочности. Посолъ воспользовался этимъ, чтобы противопоставить успокоенію умовъ во Франціи ту тревогу, что возбуждаютъ въ ней задорныя выходки нѣмецкой дипломатіи и ея руководителя. „Я понимаю эту тревогу“, возразилъ Императоръ, „и скорблю о ея причинахъ. Впрочемъ, я убѣжденъ, что Германія далека отъ мысли начать войну и что всѣ эти, достойные сожалѣнія происки Бисмарка суть ничто иное, какъ