чительная часть этой конницы тотчасъ же обскакала правый флангъ Кутузова, съ цѣлью привлечь наше вниманіе въ эту сторону. Кутузовъ выслалъ, для поддержанія праваго фланга, правофланговое каре второй линіи (37-й егерскій полкъ), Лифляндскихъ драгунъ и казаковъ Мельникова; благодаря этой поддержкѣ, непріятель былъ отбитъ отъ праваго фланга. Тогда 10,000 отборной анатолійской конницы понеслись въ обходъ лѣваго фланга нашего боевого порядка, прорвались между крайними лѣвыми каре обѣихъ линій пѣхоты, смяли стоявшихъ за ними Бѣлорусскихъ гусаръ и Кинбурнскихъ драгунъ и понеслись далѣе по направленію къ Рущуку; другія же массы конницы проскакали къ самому Дунаю, намѣреваясь проникнуть въ крѣпость съ этой стороны. Но рущукскій гарнизонъ сдѣлалъ вылазку и отбросилъ турецкую конницу въ сады. Въ то же время Кутузовъ выслалъ всю свою кавалерію для атаки турецкой конницы, заскакавшей въ тылъ его позиціи; турки были атакованы во флангъ, отступили, заняли высоту на нашемъ крайнемъ лѣвомъ флангѣ и готовились къ новому нападенію. Кутузовъ, для усиленія лѣваго фланга, двинулъ еще одно каре изъ второй линіи (7-го егерскаго полка), которое подошло къ высотѣ, открыло сильный огонь и заставило турецкую конницу отступить на позицію визиря. Въ 2 часа пополудни, визирь, бросивъ весь шанцевый инструментъ въ ретраншаментѣ, поспѣшно отступилъ, подъ прикрытіемъ конницы, въ свой укрѣпленный лагерь и ожидалъ тамъ атаки Кутузова.
Но Кутузовъ, вовсе не предполагая атаковать его въ этомъ лагерѣ, двинулъ свой боевой порядокъ только до брошеннаго турками «ретраншамента» и остановилъ тутъ свои войска, выславъ впередъ только кавалерію, которая преслѣдовала непріятеля на протяженіи 10 верстъ. Наши потери въ этомъ бою не превышали 500 чел.; турки же потеряли (по показанію плѣнныхъ) не менѣе 4,000 чел., въ томъ числѣ 1,500 убитыми, оставленными на полѣ сраженія, и 13 большихъ знаменъ, не считая уничтоженныхъ нашими войсками во время боя.
О сраженіи подъ Рущукомъ Кутузовъ доносилъ Государю: «Поведеніе всѣхъ мнѣ подвѣдомственныхъ начальниковъ было таково, что я, ни въ которомъ пунктѣ всей моей позиціи, не былъ въ безпокойствіи ни на одну минуту… Во всякомъ воинѣ Вашего Императорскаго Величества видѣлъ я истиннаго русскаго и 22 іюня будетъ навсегда доказательствомъ того, что́ возможно малому числу, оживленному послушаніемъ и храбростію, противу безчисленныхъ толпъ непріятельскихъ.—Господа генералы были мнѣ совершенными помощниками; и я съ симъ вмѣстѣ повергаю къ стопамъ Вашего Величества имена отличившихся.—Всѣхъ офицеровъ, бывшихъ со стрѣлками..... представляю я къ чинамъ, которые были и въ большой опасности, и потому, что они изъ лучшихъ офицеровъ въ полку въ должности сіи назначаются». Затѣмъ 3-го іюля Кутузовъ писалъ военному министру: «Я не могу довольно поставить на видъ твердости нашей пѣхоты и искусства артиллеріи, наносившей ужасный вредъ непріятелю..... Прежде еще окончанія дѣда, увѣренность въ побѣдѣ была написана на ихъ лицахъ. Я во всякомъ видѣлъ истинный духъ русскихъ».
Кутузовъ не упустилъ случая оцѣнить заслуги своихъ подчиненныхъ, какъ это онъ и всегда неизмѣнно дѣлалъ; но скольже велики были въ этой операціи его собственныя заслуги? Вся эта операція внѣ упрековъ со стороны самой строгой критики. Государь пожаловалъ Кутузову свой портретъ, украшенный брилліантами, цѣною въ 150,000 рублей.
Послѣ пораженія турокъ подъ Рущукомъ нѣкоторые частные начальники настаивали на продолженіи наступленія. На это Кутузовъ отвѣчалъ: «Если пойдемъ за турками, то вѣроятно достигнемъ Шумлы, но потомъ что станемъ дѣлать! Надобно будетъ возвратиться какъ и въ прошломъ году..... Гораздо лучше ободрить моего друга Ахмета-бея (визиря) и онъ опять придетъ къ намъ». Онъ старался дать понять визирю, что (будтобы) побѣда обошлась намъ дорого, и что мы послѣ нея стали слабѣе прежняго. Ни одного выстрѣла не было сдѣлано послѣ боя 22 іюня; не посылались даже разъѣзды къ сторонѣ непріятеля. Мало того, Кутузовъ принялъ на первый взглядъ даже очень странное рѣшеніе—онъ рѣшилъ бросить Рущукъ и перейти на лѣвый берегъ Дуная, чтобы окончательно убѣдить визиря въ томъ, что побѣда будто бы осталась за турками и чтобы вызвать его на рѣшительное наступленіе.
чительная часть этой конницы тотчас же обскакала правый фланг Кутузова, с целью привлечь наше внимание в эту сторону. Кутузов выслал, для поддержания правого фланга, правофланговое каре второй линии (37-й егерский полк), Лифляндских драгун и казаков Мельникова; благодаря этой поддержке, неприятель был отбит от правого фланга. Тогда 10,000 отборной анатолийской конницы понеслись в обход левого фланга нашего боевого порядка, прорвались между крайними левыми каре обеих линий пехоты, смяли стоявших за ними Белорусских гусар и Кинбурнских драгун и понеслись далее по направлению к Рущуку; другие же массы конницы проскакали к самому Дунаю, намереваясь проникнуть в крепость с этой стороны. Но рущукский гарнизон сделал вылазку и отбросил турецкую конницу в сады. В то же время Кутузов выслал всю свою кавалерию для атаки турецкой конницы, заскакавшей в тыл его позиции; турки были атакованы во фланг, отступили, заняли высоту на нашем крайнем левом фланге и готовились к новому нападению. Кутузов, для усиления левого фланга, двинул ещё одно каре из второй линии (7-го егерского полка), которое подошло к высоте, открыло сильный огонь и заставило турецкую конницу отступить на позицию визиря. В 2 часа пополудни, визирь, бросив весь шанцевый инструмент в ретраншаменте, поспешно отступил, под прикрытием конницы, в свой укреплённый лагерь и ожидал там атаки Кутузова.
Но Кутузов, вовсе не предполагая атаковать его в этом лагере, двинул свой боевой порядок только до брошенного турками «ретраншамента» и остановил тут свои войска, выслав вперёд только кавалерию, которая преследовала неприятеля на протяжении 10 вёрст. Наши потери в этом бою не превышали 500 чел.; турки же потеряли (по показанию пленных) не менее 4,000 чел., в том числе 1,500 убитыми, оставленными на поле сражения, и 13 больших знамён, не считая уничтоженных нашими войсками во время боя.
О сражении под Рущуком Кутузов доносил Государю: «Поведение всех мне подведомственных начальников было таково, что я, ни в котором пункте всей моей позиции, не был в беспокойствии ни на одну минуту… Во всяком воине Вашего Императорского Величества видел я истинного русского и 22 июня будет навсегда доказательством того, что́ возможно малому числу, оживлённому послушанием и храбростию, противу бесчисленных толп неприятельских. — Господа генералы были мне совершенными помощниками; и я с сим вместе повергаю к стопам Вашего Величества имена отличившихся. — Всех офицеров, бывших со стрелками… представляю я к чинам, которые были и в большой опасности, и потому, что они из лучших офицеров в полку в должности сии назначаются». Затем 3-го июля Кутузов писал военному министру: «Я не могу довольно поставить на вид твёрдости нашей пехоты и искусства артиллерии, наносившей ужасный вред неприятелю… Прежде ещё окончания деда, уверенность в победе была написана на их лицах. Я во всяком видел истинный дух русских».
Кутузов не упустил случая оценить заслуги своих подчинённых, как это он и всегда неизменно делал; но сколь же велики были в этой операции его собственные заслуги? Вся эта операция вне упрёков со стороны самой строгой критики. Государь пожаловал Кутузову свой портрет, украшенный бриллиантами, ценою в 150,000 рублей.
После поражения турок под Рущуком некоторые частные начальники настаивали на продолжении наступления. На это Кутузов отвечал: «Если пойдём за турками, то вероятно достигнем Шумлы, но потом что станем делать! Надобно будет возвратиться как и в прошлом году… Гораздо лучше ободрить моего друга Ахмета-бея (визиря) и он опять придёт к нам». Он старался дать понять визирю, что (будто бы) победа обошлась нам дорого, и что мы после неё стали слабее прежнего. Ни одного выстрела не было сделано после боя 22 июня; не посылались даже разъезды к стороне неприятеля. Мало того, Кутузов принял на первый взгляд даже очень странное решение — он решил бросить Рущук и перейти на левый берег Дуная, чтобы окончательно убедить визиря в том, что победа будто бы осталась за турками и чтобы вызвать его на решительное наступление.
