высокую, чернолицую фигуру со щедушнымъ землемѣромъ и отвѣтилъ что не опасается пути и неудобствъ.
— Вы же ѣздите — поѣдемте, если свободны, вмѣстѣ. Условимтесь.
И они поѣхали на Козёму. Дорога лѣсами въ самомъ дѣлѣ была скверная. Въ рабочую пору лошадей достать было трудно. Все это устраивалъ маленькій землемѣръ, оказавшійся преудобнымъ спутникомъ и по именамъ знавшій крестьянъ. Говорилъ онъ постоянно. Засучивъ рукава, дѣлалъ „гамлеты“, по его выраженію, на сковородкахъ, жарилъ куръ и поспѣвалъ вездѣ. Сутки, и другія, и третьи тянулись они. Дорога шла лѣсами; по низкимъ и сырымъ мѣстамъ, версты по двѣ, по три, стучала телѣжка по бревенчатому помосту. Иногда взлетали съ лѣснаго прудка рябцы, или глухарь прятался въ вершины, шумя въ листьяхъ. Иногда заяцъ кидался въ сторону отъ дороги въ кусты. Поселки иногда показывались на холмахъ, бѣлѣя каменными церквами надъ рѣкою. А разъ выдвинулись изъ-за деревьевъ какія-то высокія, старыя крыши и трубы.
— Вотъ поклонитесь ей — одна только и есть барская усадьба: кругомъ все мужикъ, все мужикъ! сказалъ указывая землемѣръ.
Было раннее свѣжее утро. Солнце только-что показывалось огненною точкой на востокѣ. Старинный деревянный барскій домъ высился среди развѣсистыхъ, огромныхъ березъ, уходившихъ прямо въ темный лѣсъ и въ голубое небо. Окна багрово сверкали между бѣлыми, обтертыми, ветхими колоннами, поросшими мохомъ. Кругомъ все было утренно-тихо. Только вóроны, каркая, черными стаями носились кругомъ и шумѣли въ листьяхъ вѣтвей, на которыхъ высоко качались тяжелыя гнѣзда. Звукъ колокольчика сталъ громче на открытомъ мѣстѣ. Послѣ лѣсныхъ пространствъ, которыя тянулись по дорогѣ, послѣ глухихъ озеръ и пустынныхъ поселковъ, эта одинокая, старая усадьба, прислонившаяся къ дремучему лѣсу, производила на Ивана Мартьяныча какое-то безсознательно странное, не безынтересное впечатлѣніе.
— Живетъ здѣсь кто-нибудь?
— Вѣкъ доживаетъ, одинъ Медвѣдевъ — его все полковникомъ зовутъ, а онъ и не полковникъ совсѣмъ. Престарый, отвѣчалъ землемѣръ. — Не любятъ страсть его здѣсь, боятся. Вóрономъ его прозвали. Такъ всѣ и говорятъ — вóронъ да вóронъ — старый, престарый!
