Если промышленный и финансовый кризисы имѣютъ усиливающее вліяніе на число самоубійствъ, то это происходитъ не потому, что они несутъ съ собою бѣдность и разореніе,—вѣдь кризисы расцвѣта даютъ тѣ же результаты,—но просто потому, что они—кризисы, т. е. потрясенія коллективнаго строя[1].
Всякое нарушеніе равновѣсія даже при условіи, что слѣдствіемъ его будетъ увеличеніе благосостоянія и общій подъемъ жизненныхъ силъ, толкаетъ къ добровольной смерти. Каждый разъ, когда соціальное тѣло терпитъ крупныя измѣненія, вызванныя внезапнымъ скачкомъ роста или неожиданной катастрофой, люди начинаютъ убивать себя съ большей легкостью. Чѣмъ это объясняется? Какимъ образомъ то, что обычно считается улучшеніемъ жизни, можетъ отнять ее?
Чтобы отвѣтить на эти вопросы, необходимо нѣсколько предварительныхъ замѣчаній.
Всякое живое существо можетъ жить, а тѣмъ болѣе чувствовать себя счастливымъ только при томъ условіи, что его потребности находятъ себѣ достаточное удовлетвореніе. Въ противномъ случаѣ, т. е. если живое существо требуетъ большаго или просто иного, чѣмъ то, что находится въ его распоряженіи, жизнь для него неизбѣжно становится непрерывною цѣпью страданій. Стремленіе, не на-
- ↑ Желая доказать, что увеличеніе благосостоянія ослабляетъ наклонность къ самоубійству, нѣкоторые писатели указывали на то обстоятельство, что въ странахъ съ широко развитой эмиграціей, всегда являющейся клапаномъ народной нищеты, уровень самоубійствъ понижается (см. Legoyt, ст. 257—259). Но мы знаемъ цѣлый рядъ случаевъ, когда эти явленія развиваются параллельно, вмѣсто того, чтобы идти въ противоположныхъ направленіяхъ. Въ Италіи за періодъ 1876—1890 гг. число эмигрантовъ съ 76 на 100.000 жителей поднялось до 335, при чемъ для промежутка 1887—1889 годовъ цифра еще выше; число же самоубійствъ тамъ росло безостановочно.
