въ зависимости отъ индивида; предѣлъ этотъ выше у людей съ болѣе крѣпкими нервами и ниже—у людей слабыхъ; такимъ образомъ у послѣднихъ полоса страданія начинается скорѣе, чѣмъ у первыхъ. Каждое получаемое впечатлѣніе даетъ неврастенику поводъ къ дурному расположенію духа; каждое движеніе вызываетъ усталость, нервы его, какъ и поверхность кожи, раздражаются при малѣйшемъ прикосновеніи. Всѣ отправленія физическихъ функцій, совершающіяся обыкновенно у здоровыхъ людей совершенно спокойно, являются для него, по большей части, источникомъ болѣзненныхъ ощущеній. Правда, что въ противовѣсъ этому, полоса наслажденій начинается у такихъ индивидовъ также гораздо ниже, потому что чрезмѣрная чувствительность ослабѣвшей нервной системы дѣлаетъ ее воспріимчивой къ такому возбужденію, которое ничѣмъ не отозвалось бы на нормальномъ организмѣ. Незначительное событіе можетъ явиться для подобнаго субъекта источникомъ безграничнаго удовольствія. Итакъ, повидимому, то, что неврастеникъ теряетъ въ одномъ отношеніи, онъ возмѣщаетъ въ другомъ, и, благодаря этой компенсаціи, не менѣе приспособленъ для всякой борьбы, чѣмъ всѣ прочіе люди. На самомъ же дѣлѣ, это совершенно не такъ, и слабость неврастеника постоянно сказывается въ жизни, такъ какъ обычныя впечатлѣнія и ощущенія, многократно повторяющіяся въ жизни средняго человѣка, всегда обладаютъ достаточной силой. Поэтому у неврастеника жизнь никогда не бываетъ уравновѣшенной. Конечно, если ему удается уйти изъ этой жизни, создать себѣ обстановку, куда внѣшній шумъ долеталъ бы только издалека, то онъ тѣмъ самымъ достигаетъ менѣе мучительнаго для себя существованія. Именно поэтому, мы часто видимъ, какъ такіе люди покидаютъ свѣтъ, доставляющій имъ такъ много страданія, и ищутъ уединенія. Но если такой человѣкъ долженъ, въ силу сложившихся обстоятельствъ, жить среди общества и не можетъ сохранить отъ наносимыхъ имъ ударовъ свою болѣзненно-чувствительную натуру,—то онъ
