Прикащикъ обѣщалъ, и Скруджъ, ворча себѣ подъ носъ, вышелъ изъ дома. Контора была заперта во мгновеніе ока, и прикащикъ, скрестивъ оба конца „носопрята“ на жилетѣ (сюртукъ онъ считалъ роскошью) пустился по Корнгильской панели, поскользнувшись разъ двадцать вмѣстѣ съ толпой мальчишекъ, то и дѣло падавшихъ въ честь сочельника. Во весь духъ добѣжалъ онъ до своей квартиры къ „Кэмден-тоунѣ“, чтобы поспѣть на жмурки[1]. Скруджъ усѣлся за скудный обѣдъ, въ своей обычной грошевой харчевнѣ. Перечитавъ всѣ журналы и очаровавъ себя, къ концу вечера, просмотромъ своей счетной книжки, онъ отправился на ночевку домой. Занималъ онъ бывшую квартиру своего покойнаго сотоварища; длинный рядъ темныхъ комнатъ въ старинномъ, мрачномъ зданіи, на самомъ концѣ закоулка. Богъ-вѣсть, какъ оно туда попало? Такъ и казалось, что съ молоду оно играло въ прятки съ другими домами, спряталось, да потомъ и не нашло дороги. Ветхо оно было и печально, потому, что окромѣ Скруджа, въ немъ никого не жило: остальныя квартиры были заняты разными конторами и бюро. Дворъ былъ до такой степени теменъ, что самъ Скруджъ, хоть и зналъ наизустъ каждую плиту, долженъ былъ пробираться ощупью. Холодъ и туманъ крѣпко прижались къ старой входной двери, — и вы бы подумали, что на ея порогѣ присѣлъ геній зимы, погруженный въ грустныя размышленія.
Фактъ одинъ, что въ дверномъ молоткѣ не было ничего замѣчательнаго, кромѣ непомѣрной величины; другой фактъ тотъ, что Скруджъ видалъ этотъ молотокъ ежедневно, утромъ и вечеромъ, съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ поселился въ домѣ; что при всемъ этомъ Скруджъ
- ↑ Игра въ жмурки составляетъ къ Англіи необходимую принадлежность сочельника и вообще всѣхъ святокъ.
Приказчик обещал, и Скрудж, ворча себе под нос, вышел из дома. Контора была заперта во мгновение ока, и приказчик, скрестив оба конца «носопрята» на жилете (сюртук он считал роскошью) пустился по Корнгильской панели, поскользнувшись раз двадцать вместе с толпой мальчишек, то и дело падавших в честь сочельника. Во весь дух добежал он до своей квартиры к «Кэмден-тоуне», чтобы поспеть на жмурки[1]. Скрудж уселся за скудный обед в своей обычной грошовой харчевне. Перечитав все журналы и очаровав себя к концу вечера просмотром своей счетной книжки, он отправился на ночевку домой. Занимал он бывшую квартиру своего покойного сотоварища; длинный ряд темных комнат в старинном, мрачном здании на самом конце закоулка. Бог весть, как оно туда попало? Так и казалось, что смолоду оно играло в прятки с другими домами, спряталось да потом и не нашло дороги. Ветхо оно было и печально, потому что, кроме Скруджа, в нем никого не жило: остальные квартиры были заняты разными конторами и бюро. Двор был до такой степени темен, что сам Скрудж, хоть и знал наизусть каждую плиту, должен был пробираться ощупью. Холод и туман крепко прижались к старой входной двери, — и вы бы подумали, что на ее пороге присел гений зимы, погруженный в грустные размышления.
Факт один, что в дверном молотке не было ничего замечательного, кроме непомерной величины; другой факт тот, что Скрудж видал этот молоток ежедневно, утром и вечером, с тех самых пор, как поселился в доме; что при всем этом Скрудж
- ↑ Игра в жмурки составляет к Англии необходимую принадлежность сочельника и вообще всех святок.
